Игроки и жертвы
Шрифт:
– Да…. Я готова подписать все бумаги хоть прямо сейчас, - я не могла поверить, что он все-таки согласился дать мне заем. – Согласна на любые разумные проценты….
Он усмехнулся, и от этого выражения по моей коже пробежали мурашки. Его улыбка была триумфальной, словно он наконец добился именно того, чего хотел.
— Разумные проценты? — повторил он, будто это его позабавило. — Видишь ли, дело не только в процентах… они мне не нужны, Агата. И это будет не заем. Я дам свои деньги, личные.
– Простите… - ситуация стремительно выходила из-под контроля, я не могла понять, что
Кирилл Алексеевич чуть склонил голову набок, продолжая рассматривать меня, как охотник изучает свою добычу. В его глазах по-прежнему горел тот хищный огонь, от которого становилось не по себе. Он наслаждался моей растерянностью, будто это была часть игры, которую он привык выигрывать.
— Я дам тебе деньги, — повторил он медленно, растягивая слова, словно проверяя их на вкус. — Наличностью. Никаких бумаг, никаких процентов, даже возврата не надо. Всё предельно просто. Но взамен...
Он сделал паузу, и я почувствовала, как напряжение в комнате сгустилось, словно воздух стал вязким и давящим. Моё сердце замерло, а ладони вспотели от страха.
— Взамен, — продолжил он, глядя холодно и издевательски, — ты проведёшь со мной ночь. Одну ночь. И твоя проблема будет решена.
Мир передо мной качнулся. В голове звенящей тишиной раздался этот мерзкий приговор, и я на мгновение забыла, как дышать. Холод пробежал по позвоночнику, и всё внутри сжалось в комок, который невозможно было разжать.
– Что? – едва слышно пробормотала я, подумав, что смотрю какой-то фильм или читаю третьесортный роман.
Богданов не отвел взгляда, не дрогнул и даже не моргнул. Его лицо хищника светилось, как будто моё недоверие доставляло ему удовольствие. Он, казалось, наслаждался моим потрясением, впитывал его, как вампир впитывает страх своей жертвы.
— Ты слышала меня, Агата, — произнёс он мягко, и это было ещё хуже, чем если бы он кричал. Его голос был обволакивающим, липким, словно яд, проникающий в каждую клетку моего сознания. — Одна ночь. Это не так уж много за двадцать пять тысяч долларов, правда?
Богданов сидел передо мной в своём кожаном кресле, спокойно попивая кофе, будто обсуждал со мной что-то обыденное. Его взгляд был напряжённым, пронизывающим, ожидающим. Он знал, что загнал меня в угол, знал, что я отчаянно нуждалась в деньгах, и, похоже, наслаждался этой властью надо мной.
— Агата, — повторил он моё имя, и в его голосе была странная смесь мягкости и жесткости, от которой меня передёрнуло. — Я допиваю кофе. Твоё решение?
Мир перед моими глазами казался размытым, будто я смотрела на него сквозь туман, но его слова прозвучали громко и ясно. У меня не было времени. Не было спасительного выхода. Только это предложение, отвратительное, унизительное, но... возможно, единственное, что могло спасти свекровь. Облизала пересохшие губы, стараясь хоть немного выиграть время. Закрыла глаза, досчитала до десяти.
– Вы загнали меня в угол, - услышала свой голос и поразилась, насколько холодно и безразлично он звучал – видимо сработал давным-давно усвоенный навык держать себя в руках. – У меня нет выхода – я согласна. Когда?
Он откинулся на спинку кресла, и его глаза загорелись
— Вот так лучше, — протянул он с все той же хищной, самодовольной улыбкой. Его тон был пропитан удовлетворением, будто он только что выиграл очередную игру, в которой я была лишь фигурой на его шахматной доске. — Завтра вечером. Восемь часов. Я пришлю машину.
Он произнёс это с таким спокойствием, словно обсуждал какую-то деловую встречу, а не то, как собирается воспользоваться моим отчаянием. Мои пальцы по-прежнему судорожно вцепились в спинку стула, и я с трудом заставила себя кивнуть. А после развернулась и вышла прочь, на едва гнущихся ногах.
3
Я плохо помнила, как добралась до дома, оставив машину прямо перед комбинатом, даже не заботясь о том, что её, возможно, заблокируют или эвакуируют. Ноги будто сами несли меня вперёд, механически поднимая по лестнице, пока я не оказалась перед нашей дверью. Наша маленькая квартира была тесной, слишком тесной для нас троих, но именно в этих стенах я всегда находила уют и безопасность. Только сегодня всё казалось другим, словно знакомые стены сдавливали меня, не давая дышать.
Как я умудрилась заставить себя улыбнуться, когда на пороге меня встретила дочь, я до сих пор не понимаю. Её глаза светились радостью, и в руках она держала нарисованную открытку: корявые цветы в вазе и разноцветное солнце.
Баба Маша встретила меня с готовым ужином, её усталые глаза светились теплотой, и она радостно позвала нас к столу. Они обе были такими счастливыми видеть меня, что я просто не могла показать им, что творилось у меня внутри. Нельзя было разрушать этот мир, в котором они находили радость, даже если сама я была на грани.
Мы сели за стол, и я заставила себя поддерживать разговор, улыбаться, смеяться вместе с ними. Но где-то в глубине души всё было иначе. Там бушевала ледяная метель, свирепый, неумолимый вихрь страха, ненависти к себе и отвращения.
Уложив Аринку в кроватку, я прошла к себе в малюсенькую комнату и села на диван. Слёзы лились сами собой, и я не могла их остановить. Они текли беззвучно, обжигая кожу, пока я лежала там в тишине, одна со своей болью. В голове всё ещё не укладывалось произошедшее. Словно разум отказывался верить в то, что моя жизнь вот так, в одночасье, превратилась в череду грязных сделок и унизительных компромиссов.
Зачем? Зачем Богданову понадобилось так жестоко играть со мной? Да, я знала, что в мире политики и бизнеса мужчины часто забывают, что они всего лишь люди. Ослеплённые властью, деньгами, ощущением вседозволенности, они мнили себя богами, наслаждаясь своим влиянием и силой. Но Богданов… Я зажмурилась сильнее, и очередной поток слёз вырвался наружу. Его хищная улыбка, его слова эхом звучали в голове, снова и снова, как приговор, от которого не сбежать. Я была лишь пешкой в его игре, и он знал, что я не смогу отказаться. Отчаяние, страх и отвращение переплелись между собой, выжигая меня изнутри.