Игроки и жертвы
Шрифт:
— Агата, — вдруг раздался голос Илоны, резкий, словно плеть, — стреляй.
Стиснув зубы, я перевела взгляд на Кирилла, который стоял передо мной, не отрывая взгляда. На мгновение мне показалось, что я вижу в его глазах молчаливую просьбу, желание понять или принять что-то, что он не мог выразить словами. Он ХОТЕЛ чтобы я выстрелила.
Я выстрелила. Один раз.
Его лицо изменилось в одно мгновение — с бледного до серо-зелёного, как будто боль прошила его до самого нутра. Он не издал ни звука, но выражение
Пошатнулся, но не отступил ни на шаг, не отводил глаз, и в его взгляде не было ни осуждения, ни злости — только то непонятное, почти отчаянное принятие. Его боль была видна на его лице, но он выдержал её молча, лишь коротко стиснув зубы. Взглянув на него, я почувствовала, как в груди сжалось от противоречивых эмоций: смесь злости, сострадания и какой-то непрошеной связи, которую я не могла понять.
Илона, стоявшая рядом, наблюдала за мной внимательно, как будто оценивая, насколько далеко я готова зайти. Её лицо оставалось бесстрастным, но в глазах мелькнуло что-то похожее на одобрение.
— Продолжай, — сказала она холодно, не отрывая от меня взгляда.
Я сжала винтовку крепче, чувствуя, как пальцы немеют. Стрельба в него не принесла ни облегчения, ни удовлетворения. Наоборот, мне казалось, что с каждым мгновением всё это становится невыносимее. Но Кирилл не отводил глаз, и его молчаливое принятие будто просило меня завершить то, что было начато.
– Нет. – резко и холодно ответила я.
– Игра окончена. Я больше не стану.
– Подержите ее, мальчики, - велела Илона, сама берясь за винтовку.
– Илона, ты совсем долбанулась? Хватит! Это уже даже не смешно, - дернулась я, когда сильные руки стальной хваткой схватили меня за плечи.
– Верно, - спокойно сказала она, прицеливаясь, - это не игра. И вам надо это уже понять. Нет у нас времени на переживания и рефлексию. Это закончится здесь и сейчас, - она снова хладнокровно выстрелила в Кирилла, попав ему в бок.
Кирилл сдержанно скривился, не издав ни звука, его тело напряглось от боли, но он оставался на месте, глядя на Илону с такой холодной решимостью, будто готов был принять всё, что она задумала. Я дернулась в захвате охранников, отчаянно пытаясь освободиться, но их хватка только крепчала.
— Илона, остановись! Это уже за гранью! — выкрикнула я, чувствуя, как внутри закипает смесь гнева и бессилия.
Она бросила на меня быстрый взгляд, её лицо было холодным, решительным, без тени сожаления.
– Нет. Смотри, как он корчится от боли, смотри…. Он сейчас чувствует тоже самое, что и ты…. Боль, беспомощность… Как ощущения, Кирилл? Понимаешь теперь, что она чувствовала?
И снова выстрелила, попав в грудь. И в ногу, отчего Кирилл едва удержался на ногах. Потом снова в грудь, в бок. В спину. В плечо.
– Стреляй! – прохрипел он.
Она
Я вцепилась зубами в руку одного из охранников. Тот вскрикнул, не ожидая подобного и на секунду отпустил меня из рук. Вырвавшись, я побежала не к Илоне, уже зная, что физические она сильнее меня, побежала к Кириллу, стараясь закрыть его от ее винтовки.
– Илона, блядь, - присела рядом с ним, - стреляй уж тогда по нам обоим, что мелочиться-то!
Я накрыла его плечо рукой, ощущая, как под пальцами его мышцы напряжены до предела. Он поднял на меня взгляд. Его лицо, искажённое болью, вдруг смягчилось. В его глазах мелькнуло что-то, что я не могла до конца понять — смесь благодарности, недоверия и какого-то глубокого удивления.
– Садистка гребаная! – вырвалось у меня.
– Ох, жаль камеру не взяла, - она положила винтовку на землю, - вот теперь вы оба настоящие.
Кирилл не отрываясь смотрел на меня, и серые глаза полыхали огромной гаммой чувств: вина, боль, раскаяние, удивление и чуточку чего-то большего.
Внезапно он обнял меня и прижал к себе.
Я застыла на мгновение, ошеломлённая его внезапным жестом. Его руки обхватили меня крепко, но в то же время осторожно, словно он боялся, что я вырвусь, что уйду. Его тело дрожало — от боли, от напряжения, а, может, и от чего-то большего. Я ощущала его тяжёлое дыхание у себя на плече, тепло его близости, слишком явное, чтобы игнорировать.
— Прости, — прошептал он едва слышно, так, чтобы услышала только я. Его голос был тихим и отчаянным, как будто весь этот хаос и боль выплеснулись в этих простых словах. – Прости за все….
– Кир…. Хватит… я устала от боли и ненависти, давай для начала научимся быть рядом, - ответила тихо, не вырываясь, не делая резких движений.
– Я никогда больше… не трону тебя, - шептал он, прижимая все сильнее, но эти прикосновения не вызывали ни страха, ни протеста. Напротив, они нужны мне были самой.
Его слова проникали глубоко, будто стирая те невыносимые грани боли и обид, которые разделяли нас. Я не отвечала, просто позволяла ему держать меня, чувствуя, как с каждым мгновением исчезает тот страх, презрение и главное - ненависть, который всегда возникал рядом с ним.
— Давай начнём с этого, — тихо повторила я, наконец подняв взгляд, встречаясь с его глазами, в которых теперь не было ни злости, ни отчуждения. Там была лишь искренняя боль и раскаяние, которыми он, похоже, жил всё это время.