Игры для взрослых мальчиков

ВИН Александр

На старую фанерную полочку под венком капитан Глеб бережно положил свои розы.

Забавный жизнерадостный люд около боевых машин как-то понемногу, тихо толкая друг друга, кивая головами и оглядываясь, замолк. Выскочил к ним из кустов, застегивая штаны и облегченно посвистывая, крохотный Стивен, собрался, было, сказать товарищам что-то пошлое, почти смешное, но, сконфузившись этой общей неожиданной тишиной, тоже удивленно вскинул брови в молчании.

Минуту Глеб постоял у печальной сосны.

…Около самых БТРов он поднял голову и далеким прозрачным взглядом обвел свое войско. Похлопал себя по карманам.

— Закурить?

Мерфи

бросился к нему с пачкой сигарет.

— Нет, приятель, не то…

Остальные, ожидая объяснения, продолжали тактично молчать.

— Прошло уже двенадцать лет. Военные объекты здесь везде… Командир дальней части вез тогда по этой дороге свою дочку в город, на школьный вечер. Он знал, что по лесу мало кто из гражданских ездит, только лесники иногда. Но в тот день навстречу их машине, из-за вот этого поворота выскочил такой же вот, как наш, на полной скорости…

Глеб махнул рукой на БТР.

— Все взрослые и солдаты остались живы, даже не поранились никак. А девочка, школьница… Погибла. Прямо здесь. Банты были белые такие, все говорят до сих пор, что банты были большие у нее…

— Вот. Помните седого офицера на стрельбище?

Многие кивнули.

— Это ее отец.

Сильно разнесся по темному лесу вздох Николаса.

— Бориска, будь другом, принеси сюда мою поклажу. Нет, не одежду…

На большом ровном пне на другой стороне дороги Глеб раскрыл рюкзак и выставил наверх две бутылки водки, затем, удобно подхватив, поднял его из глубины еще и объемистый бумажный сверток.

— Пирожки от Любани. Для всех наших передала.

На русскую речь капитана Глеба откликнулся только Бориска.

— Это памятная еда, мемориальная, понятнее чтобы вам было… Дочь Виктора просила, чтобы мы выпили за него, за его душу. И закусили.

— За всех, за них…

В полном молчании мужики встали у пня угрюмым кругом. Неожиданно и жутко запел-заговорил что-то по-своему, склонив набок голову, маленький ирландец. Никто его на этот раз не останавливал.

Сухо, с трудом, но все равно жевал поджаристый маслянистый пирожок усатый механик головного БТРа, прислонившись в стороне к маленькой осинке.

…И снова среди теплых деревьев и моховых бугров на обочинах продолжали журчать мощными движками стремительные бронетранспортеры. Веселиться никто уже не хотел, коллективу уже пристало с утра утомиться.

Когда проезжали посадочные дубовые кварталы, на несколько секунд справа по борту мелькнуло море, желто сияющее после полудня в промежутках густых, ровных и пока еще невысоких деревьев.

Оружейник Хулио склонял старшего лейтенанта к измене. Он очень хотел знать калибр крупнокалиберного пулемета на их БТРе. Но наш военный действительно его не понимал и поэтому был пока честен перед Родиной. В своем желании Хулио дошел даже до того, что стал пальцами показывать старлею неприличную дырочку.

— Чего это он?

Растерявшись, военный командир оглянулся на Глеба.

— Про калибр спрашивает. Ответишь?

— Какие проблемы, переводи! Скажи супостату, что калибр вот этого пулемета, КПВТ, четырнадцать с половиной миллиметров, и этого вполне достаточно для успешного решения всех задач, поставленных перед нами командованием! Во как!

Выпалив тайну, старший лейтенант поднял большой палец вверх. Довольный ответом Хулио сделал примерно также.

На последней остановке Бориска, с молчаливого согласия

Глеба, перескочил к нему на броню пососедствовать, посоветоваться. Пяти минут разговора хватило, чтобы он окончательно успокоился и заулыбался. Пока еще было время, они принялись вместе слушать и отгадывать голоса ближних птиц.

Бориска узнал кукушку и соловья. Остальных после него определял Глеб.

В высоте черного ясеня глухо угукнула какая-то крупная особь. Глеб сложил ладони крест-накрест, сжал их большими пальцами вместе, поднес ко рту. Подмигнул Бориске и очень похоже угукнул в ответ.

— Ого! Это кто такой?

— Вяхирь, дикий голубь. Вон справа, на нижней ветке… Да, да на сломанной. Видишь? Серенький такой, с белой полоской на шее. Они крупнее, чем городские голуби, и живут обычно по частым лиственным лесам.

— А почему ты именно его так хорошо передразнивать научился?

Спугнув сильным и чистым смехом доверчивую птицу, Глеб Никитин повернулся к Бориске.

— Это очень древняя история. Если я когда-нибудь вздумаю в твоем присутствии неприлично много хвастаться, то скажи мне одно только слово — «вяхирь» и я тут же замолкну. Точно. Клянусь здоровьем доброго Хиггинса!

— А почему?

— Потом, при случае как-нибудь расскажу.

В их негромкую и безобидную беседу начали понемногу вклиниваться два немца, Мерфи и оружейный бог Хулио. Эти спорили на корме БТРа про Вторую мировую войну. Англичанин кипятился, вспоминая какие-то некрасивые фашистские поступки в те годы, итальянский союзник Хулио был на стороне бременского Крейцера. Драться они пока не собирались, но голоса их звучали с каждой минутой дискуссии все напряженней и тверже.

Капитан Глеб на полном ходу передвинулся по броне к реваншистам.

— Могу я вам кое-что рассказать? По вашей теме?

Прерванный на своем очень сильном аргументе, Хулио досадливо махнул рукой, но все-таки нашел в себе кротость согласиться с новым предложением.

— …Недавно я разыскал могилу родного брата моей матушки, погибшего в сорок третьем под городом Калугой. Это недалеко от Москвы, — Глеб между делом прояснил географию все еще недовольно пыхтящему итальянцу. — Всю жизнь я относился к той войне, о которой вы сейчас так громко говорили, как к далекому и не очень важному для сегодняшних дней событию. Считал, что все те, кто имел отношение к прошлым боям, или уже давно мертвы, или страшно старые. Что могло связывать их, этих убогих стариков, участников войны, и меня?! Это же было так давно! Мой древний дядюшка, семейные предания о нем… А вот когда уже ехал на его могилу, то повнимательней посчитал. Убили его в сорок третьем, рождения он был двадцать пятого года. Это значит, что умирал мой дядя от ран в медсанбате городка Спас-Деменска восемнадцатилетним…

Привстав на броне, Глеб ловко сорвал шишку с низко нависшей над дорогой молодой сосновой ветки.

— …И не был он никаким бородатым коммунистическим фанатиком, убитым где-то в русских лесах в прошлом веке, а так, всего лишь сопливым мальчишкой. Неполных восемнадцать лет было моему далекому, по историческим меркам, родственнику. Даже меньше, чем сейчас нашему Бориске. А стрелял в него какой-то ваш дедушка, итальянский, румынский или немецкий, никто этого не знал и никогда уже не узнает. И умирал он именно в то время, когда твои, Шон Мерфи, английские сородичи стратегически медлили помогать нашей стране, обсасывая вместе с американцами свою хитрую мировую политику.