Игры настоящих джентльменов

Принстон Джозеф

Мордред задрал ноги на подлокотник и с любопытством школьника, подложившего скрепку на стул мерзкой учительнице, взглянул на Нору. Та посмотрела на моего друга как на пустое место и демонстративно обратилась ко мне голосом, напоминающим шуршание наждачной бумаги. Или шипение раздраженной гадюки. Как по мне, так оба этих звука одинаково сухи и неприятны.

– Думаю, вам лучше покинуть мой дом. Я в трауре.

Судя по выражению лица Норы Флемминг, траур у неё был пожизненный и начался еще с рождения. Однако игнорировать Хамского было далеко не так просто, как наивно полагала вдова.

Мордред просто физически не мог переносить невнимание к своей персоне.

– А что у вас с лицом?
– По-детски простодушно осведомился мой друг, глядя на женщину кристально-честными глазами.

Нору Флемминг перекосило. Да так явственно, что я чуть было не принял её за допельгангера, собирающегося линять.

– Ну знаете...

Что собиралась сказать почтенная вдова Мориса Флемминга так и останется навсегда от нас сокрыто исключительно по причине крайней невоспитанности моего друга.

– А это заразно?
– Он выразительно обвел пальцем свое лицо, намекая на особенности физиогномики женщины.
– Впрочем, это больше интересно моему коллеге - он у нас патологоанатом. Скажите, а вы убили своего мужа потому, что он хотел с вами разводиться, а вы не хотели остаться без денег?

Нора Флемминг оказалась дамой решительной. Куда решительнее, чем Виктор Моро. Она просто подошла, подняла Хамского за шиворот и на вытянутой руке вынесла за дверь. Повинуясь её красноречивому взгляду, я предпочел ретироваться самостоятельно.

– Всего вам злобного, джентльмены.

Дверь перед нашими носами с грохотом закрылась.

– Есть еще чертовки в Нью-Девилле, - неунывающе хмыкнул Хамский, потирая руки.
– Не расстраивайтесь, Принстон, мы пойдем другим путем.

Опыт подсказывал мне, что как раз после этих слов я и начинаю расстраиваться.

***

– Итак, кто же виновен?
– Рассуждал я, попивая обжигающе-горячий кофе в милой забегаловке, находящейся в паре кварталов от дома Флеммингов.
– И кстати, откуда вы узнали так много информации о Викторе Моро? Сомневаюсь, что по пятнышку на его рукаве.

Хамский хитро на меня посмотрел.

– Вы, Принстон, - самодовольно заявил он.
– Почему-то страшно любите зацикливаться на одном методе, не замечая иных способов добыть информацию. А между тем они все буквально разбросаны у вас под ногами - только бери и пользуйся.

– Вы имеете ввиду, что узнали все эти факты о жизни Моро из...?

– Полицейского досье, конечно же! Коллеги инспектора Эванса давно разрабатывают фигуру Виктора.

– И почему же я не читал этого досье?
– Уязвлено поинтересовался я.

– Мне прислали его почтой, а вы в это время были опять заняты какой-то ерундой. Кажется, писали очередное письмо очередной своей пассии.

– Можно подумать, у вас женщин меньше.

– Я, Принстон, - Хамский принял вид просветленного философа.
– Никогда не трачу свое время на написание писем.

– Да вы даже не всегда помните, как зовут ваших пассий.

– Я вас умоляю, - Мордред пренебрежительно махнул рукой.
– Кому это нужно? Одного универсального прозвища вполне достаточно.

К моему глубочайшему сожалению, мой сосед был абсолютно прав. Никогда не понимал, что женщины находили в этом самодовольном социопатичном цинике, но факт оставался фактом - они висели на нем гроздьями. Это была какая-то страшная загадка, которую я, увы, похоже, так никогда и не решу.

– Итак, - я снова постарался вернуться в русло расследования.
– О Викторе Моро вы узнали из полицейского досье и потому шантажировали его вполне аргументировано. Прекрасно. Но с чего вы взяли, что Морис Флемминг собирался разводиться со своей женой?

Хамский удивленно посмотрел на меня.

– А вы бы захотели прожить с такой всю жизнь?

Я не любил провокационные вопросы, но прав был Хамский, Морису Флеммингу можно было только посочувствовать. Однако чувство противоречия во мне возобладало.

– А вдруг она ему и правда нравилась?

– Да бросьте, - Мордред никогда не сомневался в собственных выводах.
– Если только он был слеп как крот, и глух как лопоухий тетерев. Обычный брак по расчету - она богата, он - перспективен.

– Хорошо, но мы же абсолютно не приблизились к личности настоящего убийцы!

– Я же сказал, друг мой, у меня есть план.

***

– Это и был ваш план?!
– Злобно шипел я за спиной Хамского.
– Дождаться, пока вдова поедет в участок давать показания, а самому пробраться в её дом?!

Мой друг оставался непробиваемо спокоен.

– И что?

– Это незаконно!

– И что?

– Нас там могут обнаружить, если не хозяйка, вернувшаяся раньше времени, то, как минимум, прислуга, а у вас уже кончился весь компромат на прокуроров и судей!

– И что?

Хамский обернулся и посмотрел на меня почти что с жалостью. Я почувствовал себя непримиримо брюзжащим старым пнем. Правда, волею обстоятельств, мне пришлось замолчать. Благополучно преодолев ограду, мы штурмовали открытое окно второго этажа, взбираясь по крайне ненадежным побегам ядовитого плюща. Который, к тому же, недовольно шипел и пытался прицельно плюнуть нам ядом в глаза.

Ну и конечно же, открытое окно привело нас в спальню хозяйки дома.

– А тут...
– Хамский неопределенно пошевелил пальцами.
– Обаятельно.

Я бы охарактеризовал это помещение иначе. Под стать своей хозяйке, оно было сухо, предельно аскетично и крайне неприятно. Безлико-серые стены, узкая односпальная кровать, могущая соперничать удобством с поленом, старый рассохшийся шкаф, да алтарь на противоположной кровати стене.

Судя по нему, Нора Флемминг принадлежала к малочисленной секте последователей Люцифера Скорбящего. Собственно невостребована эта секта была как раз потому, что её приверженцам было запрещено практически все. Традиционные оргии вменялось проводить лишь шесть раз в год, но большинство сектантов, стоило им взглянуть друг на друга, отказывалось и от этого минимума. Дело в том, что от постоянной скорби лица их сводили просто неподражаемые судороги. А ведь многие еще и делали себе специализированные пластические операции...