Игры зверей
Шрифт:
Юко достала из корзины большую салфетку, расстелила на опутанной вьюнком траве, разложила сэндвичи, поставила термос с чаем. Ее гибкие пальцы двигались спокойно и естественно, хотя выглядели уже не так, как в прошлом, – потемнели от загара, по краям ногтей появились заусеницы.
Глядя на эти плавные, свободные движения, Кодзи никак не мог решить для себя загадку: что же кроется за добросердечием Юко? Оно явно происходило не из опасения обидеть бывшего уголовника. При этом Юко совсем не испытывала благоговейного страха перед преступлением, как того обычно требует общество. Она была бесконечно
В это мгновение Кодзи понял, что ему не следовало приезжать сюда. Но жалеть об этом было поздно.
И Кодзи, и Юко четко понимали, что скрывается за их молчанием. Так же четко, как выглядит в аквариуме снующая туда-сюда стайка рыб. Юко хотела выразить сочувствие Кодзи, который столько натерпелся в тюрьме, но какие слова подобрать, чтобы они не прозвучали неискренне? Кодзи, в свою очередь, хотелось принести извинения за резкие перемены в жизни Юко, случившиеся по его вине, и в то же время понять, в каком положении он оказался. Но как все это выразить?
Ему казалось, что он страдает от непонятной, неизлечимой болезни, съедающей его изнутри. Ее симптом – время, проведенное в мерзкой и отвратительной тюрьме, – жил в душе и сейчас. Кодзи кожей ощущал эту болезнь, она приросла к нему. Для Юко недуг был невидим. И однако, она не могла не учуять запаха нездоровья.
Кодзи понимал, что ему не остается ничего другого, кроме как весело и непринужденно начать рассказывать о пережитом в тюрьме, – так больной с удовольствием описывает свою болезнь.
– В тюрьме не держат зеркал, – начал он. – Конечно, там нет необходимости в таких вещах. Но когда приближается день выхода на свободу, вдруг начинаешь думать: как ты выглядишь? Каким покажешься людям на воле? Иными словами, заключенный на пороге освобождения хочет получить не только пропуск на выход, но и вернуть свое лицо. А зеркал нет. Приходится прислонять к оконному стеклу снаружи совок для мусора, чтобы увидеть свое отражение. Если в камере на окне стоит совок, сразу ясно, что ее обитатель скоро выйдет на свободу.
На середине рассказа Юко не выдержала, сделала вид, что хочет подправить макияж, и достала из пояса кимоно пудреницу. Глянула в зеркальце и поднесла его к лицу Кодзи:
– Посмотри! Ты ничуть не изменился. Никакой тени на лице.
Кодзи нервно вздрогнул. Не столько из-за того, что Юко сунула ему зеркало чуть не под самый нос, сколько из-за ее слов. «Ты ничуть не изменился». Это пугало.
Зеркальце припорошила пудра. Кодзи сложил губы трубочкой и дунул. Не успел он разглядеть кончик своего носа, который вдруг оказался близко-близко, как в ноздри ударил запах поднявшейся в воздух пудры. Он почувствовал пьянящую резь в носу и закрыл глаза.
Перед ним вдруг развернулся мир, в который он так долго всеми силами стремился. Мир пудры. Реальность, точно соответствующая его давним фантазиям, источала подлинный аромат. В тюремной камере у него была привилегия – предаваться
– Ну как? Совсем не изменился, правда?
Юко протянула голую белую руку, всю в пятнах солнечного света, пробивавшегося сквозь листву, и выхватила у Кодзи пудреницу.
Гудение пил оборвалось. Видимо, пришло время обеденного перерыва. Стало очень тихо, лишь серебристо-зеленая муха назойливо жужжала над цветками вьюна. Скорее всего, она вылупилась из личинки, которая поселилась в протухшей рыбе, выброшенной на берег, отъелась, разжирела и теперь выделывала в воздухе невероятные пируэты. В ней редким образом сочетались сияние серебра и дух помойки, холодный металлический блеск и теплое гниение. Так и к энтомологии недолго пристраститься, подумал Кодзи, хотя в юности он даже не смотрел на насекомых.
– Извини, что ни разу тебя не навестила. Я в открытках писала почему. Это так и есть, поверь. Я не могу оставить дом даже на одну ночь. Из-за его состояния. Сам поймешь, когда его увидишь. Он совсем не может без меня.
– Ты довольна, наверное, – небрежно бросил Кодзи.
Реакция Юко была поразительной. Ее безупречно красивое лицо покраснело, тонкие губы задрожали, и с них сорвался поток слов, сбивчивых, как беспорядочные удары по клавишам пианино:
– Ты это хотел сказать? Именно эти слова? В первую очередь, как только выйдешь на свободу? О, это ужасно! Ужасно такое говорить. Так ты все рушишь. После этого теряешь веру вообще во все. Обещай, что больше не будешь так говорить. Обещаешь?
Кодзи опустился на траву, наблюдая, как гнев, охвативший эту красивую женщину, сотрясает ее тело изнутри. Юко недоставало смелости посмотреть на него. Кодзи впился в нее взглядом. Подобно тому как вода медленно просачивается вглубь песчаной почвы, до него постепенно доходила суть сказанных им слов.
Дело в том, что они еще не привыкли друг к другу. При общении человека и животного порой, пусть на время, возникает больше близости, чем между Кодзи и Юко. Два человека с опаской обнюхивали друг друга, как звери при первой встрече. Они играли друг с другом, словно дрались, и дрались, словно играли. При этом страх охватил именно Кодзи, а Юко, несмотря на гнев, оставалась неустрашимой.
Как бы подтверждая это, Юко сменила тему и заговорила о том, как чуть больше года назад закрыла свой магазин в Токио, перебралась в Иро и обустроила «Оранжерею Кусакадо».
– В общем, нам здесь нужна мужская рука. Нужен помощник. Надо будет много учиться и много работать. Первая партия цветов, которую мы поставили весной, получила высокую оценку. С мая мы занялись еще и лиственными растениями. Поддержание температурного режима – занятие хлопотное, но, мне кажется, тебе эта работа понравится. У тебя сейчас такое лицо… мирное, миролюбивое.