Икосаэдр 2.0
Шрифт:
* * *
Серые каменистые равнины планеты с тонкой пеленой истощённой атмосферы были Освальду куда роднее ванной, которую он видел пару секунд назад…
Но Освальд знал, что все сны, посещающие его — это воспоминания о прошлой, земной жизни, когда его бестелесная сущность, как и миллиарды других, ещё не реинкарнировавшихся сущностей, обитала в сознании людей.
Считается, что люди — миф. Что это исполинские мудрые божества, пришедшие из древних цивилизаций. В людей тtперь не модно верить.
Существовала,
Всё это было, знал Освальд. Все эти истории живы в мировом сознании лишь потому, что его раса существовала ещё во времена, когда было живо человечество. Тогда ещё не были запрещены тапки; люди не умели строить звездолётов для себя и не могли захватить половину галактики, как это сделали парой веков позже его, Освальда, праотцы.
Учёные мужи считали его, Освальда, способность помнить прошлую жизнь заболеванием. Из-за этого бесправного одноразового самца изгнали из социума и лишили всех благ. Но лишения не страшили Освальда, ведь у него в мозгу был настоящий друг — мальчик Вася, и было великое прошлое своего народа. Гибель человечества от радиации, расцвет истинных хозяев планеты Земля и эпоха межзвёздной колонизации — всё это было не в прошлом, всё это ещё впереди, а пока…
* * *
…Мальчик Вася, расстроившийся из-за киберкаштанки и узнавший много новых слов от отца, всхлипывая, глядит в тёмное небо и шепчет, обдувая вспыхнувшие слёзы.
— Лети, Освальд, лети, теперь ты мой единственный настоящий друг. Когда я вырасту, мы завоюем этот мир. Непременно! Непременно!
Возможно, именно тогда мысль бедного мальчика, стоящего на краю пропасти, вырвалась за пределы разума и приобрела вид далёкого космического таракана, который стоял теперь на кочке, глядя на колонизированное землянами-тараканами небо. Он стучал лапкой по своему затылку, будто сбившемуся радиоприёмнику, и шептал воображаемому мозговому мальчику Васе, сквозь миллиарды километров и сотни лет: «Непременно! Тыщ-тыщ! Непременно!»
ЗАРИСОВКИ. Дневник поддавшегося искушению
(Запись предпоследняя по счёту)
Год Угря, седьмой лунный месяц, девятые лунные сутки.
Говорят. Снова говорят. Толку нет, а всё равно говорят и зовут. Шепчутся по углам, зазывают всех, как на какое-то великое торжество. Как на таинство какое-то. Хотя все прекрасно знают, чем это закончится, чёрт. И вот ведь парадокс, все понимают, что это всё не совсем прилично, и нормальный гражданин такое никогда бы не пошёл, но, тем не менее, всем хочется, и
Как и в прошлый раз, возникли мысли, что в этот раз я не поддамся искушению, и не пойду, но потом передумал. Видимо, я слабохарактерный.
К тому же, может быть, в этот раз будет не так, как в прошлые разы? Тут никогда не угадаешь. Хотя, выбора, по сути, никакого нет — все побежали, и я побежал. Говорят, все этим занимались хотя бы раз в жизни. Белой вороной тут быть совсем не хочется. Все равно — лучше, чем просто сидеть в выходной день дома с плошкой морской капусты.
Но нет. Тут, главное, не торопиться, не спешить, не поддаваться панике предвосхищения. Мирно заниматься делами, как будто бы ничего нет, ничего не ожидается — чтобы никто не заподозрил. Чем меньше народу будет, тем лучше, нет ничего хуже безумной толкотни при подобном событии. Да, надо сделать умное, серьёзное лицо, как будто бы ты думаешь о вечном и собираешься отведать водорослей.
Но нет. Сдержаться трудно. Хочется же! Потеют конечности, лицо меняет цвет с бледно-желтого на ярко-фиолетовый. Всё же, несмотря на банальность, это и чуточку страшно, и необычно-прекрасно, и весело. Хочется не опоздать. Успеть. Только бы успеть. Успеть. Собраться, подтянуться, причесать хохолок на голове, и, безумно размахивая щупальцами, выбежать из пещерки.
(Запись последняя по счёту)
Год Угря, седьмой лунный месяц, одиннадцатые лунные сутки.
Всё кончилось. Все рады. Всем немного стыдно. Все улицы липкие. Липкие и солёно-сладкие. Все ходят и облизывают улицы, как будто в этом есть что-то новое и свежее. Не стесняются даже, никакого приличия у горожан. Чёрт возьми, ну всё как обычно, даже быстрее, чем обычно. Даже писать про это не хочется. Ничего нового. Нет, надо было не поддаваться искушению — в очередной раз убеждаюсь, что морская капуста ничем не хуже подобного безобразия.
ЗАРИСОВКИ. Резинотехнические изделия эпохи дизельпанка
В тот пасмурный весенний день перед уроком девицы долго шептались в углу, хихикали и рассматривали что-то непонятное. Затем самая бойкая из них, Ниночка, подсела к Маше, сидевшей за первой партой, и спросила:
— У тебя врождённая грамотность. Как правильно пишется «презерватив»?
Отличница Маша тут же вырвала листок из тетради, и безошибочно вывела ровным почерком «Презерватив».
— А что это?
— Вот у Калоши и спроси, — хитро прищурилась Ниночка.
Девочки за спиной подозрительно захихикали.
Елизавета Степановна несла в массы свет русской словесности.
Девицы первого курса педагогического звали её Калошей. Поверх старых, изящных довоенных туфелек она носила огромные, подвязанный бантиками калоши, чтобы не замарать дорогую обувь в грязи улиц послевоенного городка. Родившаяся ещё до революции, эта дама носила в себе кусочки той старой аристократичной культуры, которую выжег пепел перемен и войн.