Иль Догхр. Проклятие Эмира
Шрифт:
— А с матерью что?
— Дом сжечь вместе со всем барахлом. Пусть убирается куда глаза глядят.
— Она его покрывала.
— И за это лишилась сына, дома и средств к существованию. Выживет — значит Аллах к ней добр.
Самир смотрел как я мою руки и нож от крови, как вытираю их о полотенце.
— Сжечь все дотла.
— Сожжем. А что ты будешь делать?
— Искать. Я переверну этот мир, но найду ее, переверну с ног на голову, поставлю вверх тормашками, но она будет валяться перед моими ногами… а я…
Я пока не знаю, что я
— Я…не могу поверить, что они это сделали вместе и…Аллаена убила твою дочь. Но это правда и она не только убивала, она изменяла тебе, она давно путалась с этим Азимом.
— За ней же смотрели мои люди! Я допрошу каждого из них, я выверну их наизнанку, но они расскажут куда именно ее возили.
— К учителю. Он же сказал тебе.
— Поедем туда, допрошу его. Пусть скажет кто приезжал к нему, с кем встречался Азим.
***
Я стоял посреди улицы и не понимал, где нахожусь. Все померкло. День сейчас или ночь. Кто-то знает? Дом учителя сгорел еще вчера ночью. От него остался один пепел. Погибли все даже собаки.
Самир допрашивал соседей, а я смотрел на пепелище и не мог понять, что со мной происходит, во что я превращаюсь, каким льдом обрастаю и ломаюсь на куски. Они уничтожили следы. Азим все продумал, все рассчитал. Нет никого, кто смог бы дать против него показания или сказать куда они поехали.
— Ахмад, Ахмад…вот сосед, он видел Азиима с женщиной.
Подтащил ко мне пожилого человека с палочкой, тот испуганно смотрел на меня, судорожно глотая воздух. Явно очень боялся.
— Его зовут Абдулла. Он говорит, что видел Азима.
— Что за женщина с ним была? Ты ее рассмотрел, Абдулла?
— Нет, она в хиджабе была. Невысокая, худая. Я… я только кольцо у нее на пальце видел. В виде цветка. Она ткань у лица придерживала, и я кольцо заметил.
Вместо воздуха в легкие попадает углекислый газ. Я не дышу, я задыхаюсь. Махнул рукой, чтоб старика увели. Меня почти не держат ноги. Они стали ватными. Я иду, а мне кажется, что стою на месте.
— Что ты сделаешь с ней, когда найдешь?
— Вначале найду и привезу в дом.
— Убийцу? Привезешь в дом ту, кто убила твою дочь!
— Я привезу ее в тюрьму, которая станет для нее могилой. Я сам буду и ее судьей и ее палачом. Никто другой не посмеет тронуть.
— Отдай ее полиции…отдай пусть люди разорвут на части.
Резко посмотрел на Самира.
— Она принадлежит мне, и я сам буду рвать ее на части!
— Отдай полиции, люди могут узнать. Шило в мешке не утаить. Пусть ее посадят. Не марай руки.
— Она принадлежит мне! Судить и наказывать буду я!
— Что? Ты собираешься найти ее и привести в этот дом?
Самида стояла возле ограды и смотрела на меня и на Самира. Во всем черном, как и всегда. Все еще не уехала как я велел. Но у меня сейчас нет сил разбираться с ней.
— Ты вернулась?
— Конечно! Я вернулась! Нашлись люди, кто сказал мне, что здесь произошло, что натворила твоя…сучка! Что это она…!
— Уведи маму Самиду в дом, Самир. Она устала. Проследи, чтоб ей дали лекарства.
Отвернулся от тети и сжал руки в кулаки, сжал до такой степени, что ногти вспороли кожу на ладонях. Я еще сам не знаю, что будет когда найду…Но я найду или это буду уже не я. Все еще трудно поверить, все еще никак не могу. Как будто живу в двух реальностях. Но в одной из них Вика страшный монстр… и все закончилось. Больше не нужно искать доказательства, они все на лицо. Больше не нужно прятать голову в песок, потому что даже под песком меня ждет адская бездна, воняющая трупами.
Ненавидел ли я ее? Ненависть — это слишком просто, слишком мелко. Я чувствовал нечто иное, черное, страшное, заволакивающее, нечто не поддающееся описанию. Она настоящая дочь своего отца, она подвергла меня еще боле адским пыткам, чем он. Почему я воспылал страстью именно к ней…почему именно ее привел в свой дом и дал приблизиться к самому дорогому, что у меня было — к моим дочерям. Но где-то там, где-то в кровоточащем, развороченном куске сердца все еще расцветала и жгла эта страсть, все еще была жива и испепеляла своим смертельным ядом. Когда найду…убью и эти остатки, изничтожу вместе с ней.
Глава 28
Я услыхала. Эти страшные слова-приговор. Я их услыхала, потому что пошла следом за Ахмадом. Хотела обрадоваться, увидеть, что она жива, что с ней все в порядке, взять ее маленькую ручку в свои и сжать. Почитать ей сказки, погладить по голове, утешить. Не дать ей грустить и тосковать по Асие. Я много раз представляла, как она очнется, как расскажет всем, кто это сделал на самом деле и даже если Ахмад хоть на секунду сомневается во мне, то перестанет. Виновные будут наказаны. Ведь малышка должна знать кто на них напал. Этот человек увел их к реке, этот человек убивал на ее глазах ее сестру, и она не может не знать кто это. И самое страшное это было услыхать свое имя. Нет, она не назвала меня Викой. Она назвала меня проклятой, она назвала меня кличкой, которую дал мне ее отец, когда привел в этот дом в качестве своей подстилки.
И, мне кажется, я не слышала ничего страшнее в своей жизни чем эти жуткие обвинения. Как будто мне выстрелили в лицо, как будто меня всю разворотило этой ужасной ложью и разорвало на части. Хотела сделать шаг вперед, но меня схватили за руку и закрыли рот ладонью. Я вскинула голову и увидела лицо Азима. Он отрицательно машет головой и уводит меня, тащит назад в какую-то кладовую с предметами для уборки в доме, запирает ее изнутри и только тогда убирает свою руку от моего рта.
— Не кричи. Я хочу спасти тебя.