Иллюстрированный атлас мира
Шрифт:
— Голова устаёт… — немного сердито протянул Ниов. — Сердце устаёт! Сжимается и держит, как клещи.
— Сердце ты береги! Мы тебя в этот раз и так еле вытянули. А ты вон оно что, мой сударь, удумал: опять в реку забвения. Только теперь уж тут нет никакой Иссы, чтоб тебя оттуда вытаскивать.
— Нет Иссы… — растерянно протянул Ниов и посмурнел.
Помнить Иссу, думать о ней и не иметь возможности касаться её — это причиняло больше боли, чем вся боль вместе, какую он только испытывал в жизни. А боли на его веку было, как оказалось, много. В голове так и плыли воспоминания, которых не было после Леды. И которые вернулись теперь,
И как он жил без неё? Невыносимыми обрывками воспоминаний врезались в голову буйная, страстная Ресса, утончённая запретная Нилия… Любил ли он их, каждую из них? Наверное, любил. В той жизни, где был отважным Пылевым Волком.
А что же теперь? Нет, жизнь не встала в прежнее русло. Это была какая-то другая, третья жизнь с грузом всех воспоминаний о той, первой жизни отважного Пылевого Волка Эргона Сиадра, и о второй жизни немощного, израненного и лишённого памяти странника Ниова. Кто сделал так, что эта его третья жизнь стала вообще возможной? Исса.
Он откинулся на траву. Ксерев — за ним. И они долго так лежали, ни слова не говоря друг другу, и каждый думал о чём-то своём. Только здесь, вдали от шумных и суетливых городов — и Дайберга, и Кронграда — даже тревоги казались какими-то возвышенными. Их скрашивал шум реки, и птичий стрёкот, и перешёптывание дубовых крон. Ниов даже начал придрёмывать в травах на берегу, думая о том, что светлая грусть — это, наверное, целое искусство сердца.
Наконец Ксерев растормошил его. Они вместе дошли до Обители. Там Ниов сдал собранные травы, взял лошадь и поехал туда, где обосновался после выздоровления. Единственное место на свете, где это его искусство светлой грусти имело хоть какой-то смысл. В домик, где давно, будто бы сто веков назад, он встретил Иссу. Где избавил её от глупой и бессмысленной выходки Аварта — пленения. Где сидел полночи на пороге, уже тогда зная, что если кого он и захочет впустить в своё сердце — то это будет Исса. С первой секунды их встречи это было так, хотя он тогда не сразу понял это. Тогда просто хотелось забрать её, спасти — и не отпускать.
А он отпустил. В проклятые Чёрные кряжи к драконам. Отпустил — и потерял. Оставил себе только светлую грусть и одно короткое прикосновение к ней там, при смерти, в Солоккуме.
Был ещё один мостик между ним и Иссой. Её дядя Каррам снова жил во Враньем Пике. Летислав побоялся возразить ему — он видел, как Каррам обратился в дракона в Солоккуме.
Иногда Каррам бывал в Дубовье. Не сказать, чтоб Аварта это радовало. Он запретил ему обращаться в драконий облик на своих землях. Что ж, это его владычество — имеет право.
Каррам временами проведывал Ниова в этом домике, где Каррам, наверное, раньше бывал много раз. А Ниов здесь был лишь однажды. Теперь он жил здесь, словно проходил этот круг заново в своей третьей жизни.
Вначале Ниову казалось, что Каррам его сильно недолюбливает. А потом вроде бы оказался очень благосклонен. То ли оттаял, а то ли Ниову просто показалось.
Годовое колесо уже повернулось на осень, и ночи были прохладными. Ниов готовился растопить печь и колол
Тюк! — раскололось полено. Тюк! — ещё надвое. Тюк! — совсем уже щепки. Тюк! Ниов прислушался. Будто эхо отозвалось: «Цок!». Тюк! Снова эхо… Не Каррам ли пожаловал на ночь глядя? Ему ведь запретили здесь путешествовать по воздуху, вот и приходится ездить, так сказать, традиционным способом.
Но слишком много было этого эха. Или не эха вовсе.
Ниов разогнулся, отрусил мелкие щепки и подошёл к крыльцу. Лес не шелохнулся. Только всё ближе слышны были всадники.
— Нет, ну вы гляньте! Воин в поселянина переквалифицировался! Дрова он рубит! Ты ещё болеешь, какие дрова?
Родной голос вызвал у Ниова невольную улыбку до ушей:
— Авит!
Тот спешился. Они обнялись. А кто же остальные? Клов и Мирта — вот куда бедную девочку занесло! Тут показался и Каррам. И — вечно недовольный в его присутствии — Аварт.
— Так, ну мы провели вас к нему, я поехал.
— Куда это ты поехал? — рыкнул на него Каррам, забывшись, кто тут хозяин Дубовья. — Заберёшь их сейчас к себе и проявишь чудеса гостеприимства!
— Раскомандовался… — сердито протянул Аварт.
Запоздалый цокот копыт прервал их перепалку. Сюда, на полянку к домику ворвался ещё один всадник. Исса! Она словно была другая, потусторонняя, непривычная и не вяжущаяся ни с этим домиком в глуши, ни с Дубовьем, где он когда-то её нашёл. Она спешилась и подошла к нему. Она молчала, и никто не смел нарушить это священное молчание.
Это было только его право. Ниова.
Звёздные предки, если он прямо сейчас её не обнимет, он просто разорвётся на сотни кусочков! Он, не спрашивая позволения, пока она не успела заявить, что она хочет укрощать каких-нибудь там ещё страшных тварей, просто сгрёб её в охапку и притянул к себе. Удивительно, как она в секунду вытеснила из его груди светлую грусть, что он изо дня в день баюкал, и заполнила собой.
— Как я ждал тебя, моя Исса, — еле слышно сказал он ей на ухо. Она молчала, только обнимала его сильнее.
Прошла какая-то звёздная бездна времени, прежде чем они разомкнули руки. Она подняла взгляд на Ниова. Снова эти глаза, под которыми он растекался, размягчался и таял. И смотрит — ни боли, ни сожаления, ни отвращения. Хотя уж теперь-то, после ожогов драконьего пламени — он точно ужасен.
— Я теперь совсем такой… такой страшный.
— Ты самый прекрасный витязь на свете. С той самой секунды, как я тебя увидела там, в воде Леды, ты прекрасен!
Выдохнула. Сказала. И ласково провела рукой по щеке, по затянувшимся, заросшим шрамам.
— Ты моя жена… — с глупой улыбкой вкрадчиво произнёс Ниов.
— Да, я твоя жена, Эргон!
— Ниов, — поправил он. Теперь это как никогда было важно.
— Но ты же всё вспомнил! Всё, что было до Леды.
— Я Ниов. Это было моё имя, когда я нашёл тебя и мы поженились. Это дорого мне. Я Ниов.
— Ну, как скажешь, Ниов, — и эта её немножко лисья улыбка.
Краем глаза он уловил, что друзья удаляются вслед за Авартом. Как же он им был благодарен! Завтра, всё завтра. Придут вдвоём в Обитель на завтрак — и тогда уже наговорятся.