Иллюзия реальности
Шрифт:
— Почему — противник? Мне он не мешает. Глупо бороться с уже наличествующими материальными сущностями. Я всего лишь призываю не зацикливаться на исследовании вещного мира, а обратить взор внутрь себя.
Шоанар опять помолчал, и по его виду было не ясно, разделяет он или нет мнение своего собеседника. После некоторой паузы он спросил:
— Что больше всего вас поразило на Ремите?
Ник Улин смутился.
— Вы можете быть со мной откровенны, — подбодрил его советник.
— Гм… больше всего, наверное, обилие портретов, скульптур и… этих вот штуковин, — Ник Улин показал
С загадочной улыбкой Шоанар подошел к бюсту Олмира, зажег ароматические свечи и застыл, полуотвернувшись от собеседника. То ли молился, то ли глубоко задумался о чем-то чрезвычайно важном.
Помедлив немного, Ник Улин засобирался уходить.
— Извините, если я… э… ненароком задел… э… ваши религиозные чувства.
— Меня трудно задеть, — тут же повернулся к нему советник, — но публично все же старайтесь относиться к предметам нашего культа более почтительно. Для ремитцев император — живое божество. Да и не только для ремитцев…
— Я не привык к подобному распылению мыслительной энергии. Великие сущности упоминаются вами всуе, без надлежащего благоговения. Мое мироощущение жаждет трепетной сдержанности. По моим представлениям, любое изображение Бога, любой призыв к Нему за помощью есть оскорбление Его величия. Гораздо глупее и несуразнее, чем, например, когда ваша собака в порыве любви стремится облизать вам лицо или, скажем, начинает грызть ваши туфли.
— Возможно, вы и правы. Но у нас иные, немного варварские представления о дозволенности и недозволенности. Будьте снисходительны. До свидания.
Подождав, пока Ник Улин удалится на расстояние, не позволяющее расслышать его слова, Шоанар с улыбкой сказал:
— Возможно, мы и оскорбляем свой разум, но… приобретаем возможность опереться на воспитательную силу ритуала. Важный нюанс.
Какой чудесный вечер! Зажав в руке предписание, она выскочила из Управления. На одном дыхании перемахнула площадь. По широкой парковой лестнице спустилась к фонтанам. Не глядя под ноги, не обращая внимания на степенно гуляющих, помчалась в дальний угол сада, к заветной беседке. Новость столь огромна, столь неожиданна и радостна, что требует привыкания к ней в одиночестве.
Сбылись самые несбыточные мечты: она полетит в одной команде с Ним!
Вот она, награда за трудные годы учебы, за изнурительные тренировки. Сколько раз превозмогая телесную слабость и боль, скрипя зубами над нерешающейся задачей, она повторяла: Он стремился стать астронавтом, но обстоятельства ему не позволили… Сколько раз, выплакивая горечь очередной неудачи в подушку, повторяла потаенную молитву Удерживателю: яви чудо, разреши встретиться, хоть на мгновение оказаться у Него на глазах, услышать из Его уст словечко… Правильно говорят: верь — и все сбудется.
Что-то зашелестело у нее за спиной. Какая досада! Нельзя побыть несколько минут в одиночестве, мелькнула мысль… и словно мутная пелена упала.
Она не знала, сколько времени пробыла без сознания. Видимо, недолго, так как внешне ничего не изменилось. И сидела она в той же позе.
— Ну как, вам лучше? — услышала она участливый вопрос. Над ней склонился незнакомый
— Все хорошо, — многолетние упражнения по оттачиванию умения быстро оценивать обстановку и собственное состояние не прошли даром: она чувствовала, что с ней полный порядок. Ничего нигде не болит, зрение и слух в норме, голова ясная. Что же с ней произошло? Упала в обморок от счастья, как великосветская дамочка из бульварного романа? Она, дипломированный астронавт! Ну и позор! Полная негодования на саму себя, добавила: — Спасибо. Все прошло.
— Мне показалось, что вы стали заваливаться набок, — пояснил мужчина, — и на всякий случай я решил поддержать вас.
— Вам показалось.
Сейчас она сама была почему-то твердо уверена, что не произошло ровным счетом ничего. Не было никакой потери сознания потому, что просто не могло быть, и все!
— Извините, если что не так. Право дело, я хотел только помочь.
Незнакомец развернулся и пошел прочь.
А ведь я, пожалуй, знаю, кто это, подумала она. Как-то он был у них членом экзаменационной комиссии. Это граф… имя его забыла. Ах, можно не вспоминать. Лучше о нем поскорее забыть. Нежелательный свидетель… чего? Ее минутной слабости?
Слабости или чего другого? Всплыла в памяти страничка Кодекса астронавта: все болезненные и неприятные ощущения, все отклонения от нормального самочувствия, особенно связанные с временной потерей сознания, обязательно фиксировать в медицинском дневнике. Но была ли у нее потеря сознания? Что фиксировать? Может, рассказать о случившемся курсовому врачу? Не, спокойнее будет промолчать, а то однокашники засмеют насмерть. Да и что, собственно говоря, произошло? Ровным счетом ничего!
Ладно, нечего сидеть, столько дел впереди — порадовать родителей да навестить их, поделиться новостью с друзьями, попрощаться перед долгим расставанием… она встала и быстрым шагом направилась к ближайшей кабинке нуль-транспортировки.
Маги
На Перекрестке, входных вратах Ирия, не могло быть ненастья. Грозовые тучи, проносящиеся над Замком Размышлений, являлись материализацией чувств, переживаемых собравшимися в императорском кабинете магами.
После долгого молчания Маргрит сказал:
— Случившееся с Ваном может быть объяснено только тем, что этот ваш Левер…
— Леверье, — поправил Олмир. — Граф Герман Васильевич Леверье.
— В Содружестве он известен как Левер, — резко возразил Марий. После Соглашения, де-факто лишившего его неформального, но почетного звания главы сообщества магов, он по каждому поводу, по делу и без, поправлял Олмира.
— Ну, в общем-то, особой разницы не вижу. Левер — так Левер. Леверье — так Леверье, — счел нужным сгладить неловкость Маргрит, степенно поглаживая свои длинные усы. — Не все ли равно, как его зовут? Что вообще представляет собой этот человек?
«Человек» в устах Маргрита звучало пренебрежительно, почти как «букашка». Каждый молодой маг по-своему переживал период, в котором представлялся себе всемогущим.
— Вот объективка на него, — сказал Олмир, и посреди кабинета возник инфонтан.