Именем Республики

Боровиков Григорий Фёдорович

— Конец, Яшка!

— Конец.

— Отдохнем, да и обратно. Поди, уже обед на дворе-то.

Выбрав место поровнее и постелив кожухи, ребята улеглись рядышком, потушили факелы. Некоторое время они тихо разговаривали, но вскоре уснули.

Первым проснулся Пантушка. В полной темноте он долго не мог сообразить, где находится, вскочил, больно ушибся головой о камень, вскрикнул. И вдруг вспомнил все. Достал банку из-под ваксы, где у него хранились огниво, кремень и тряпичный жгут, стал высекать огонь. Когда жгут затлел, он поднес к нему кончик кудели, выдернутой из кожуха, стал дуть.

Кудель вспыхнула, от нее зажегся берестяной факел.

Яшка спал, сладко всхрапывая. Пантушка сел рядом с ним, задумался. Вспомнил про дом, про семью, и вдруг стало ему так грустно, что он чуть не заплакал. Страх начал закрадываться в его душу. Ему стало казаться, что никогда им не удастся выбраться из подземелья, увидеть высокое небо, погреться на солнце, побегать босыми ногами по мягкой зеленой траве. Ему уже мерещилась мучительная смерть от голода. Он представил себе, как родители будут искать его и не найдут. Может быть, никогда, никогда не найдут. Слезы душили его, щипали под веками и вдруг прорвались, упали теплыми каплями на руку. И чем больше он жалел себя, тем сильнее лились слезы, сильнее содрогались худенькие плечи.

И вдруг сквозь собственные всхлипывания Пантушка услышал странные звуки, похожие на человеческие голоса. Это было так неожиданно, что сердце у него больно кольнуло, и он перестал плакать. С трудом сдерживая дыхание, прислушался. Голоса снова раздались и заглохли. Потом опять послышались.

— Яшка! Сюда идут.

— А?.. Чего? — не понял Яшка, вскакивая и протирая глаза.

— Люди идут.

— Кто?

— А я знаю? Слушай.

Яшка перестал шевелиться.

Голоса опять послышались, но ненадолго.

— Там! — Яшка ткнул рукой в стену, которой оканчивался штрек. — Там!.. — Лицо Яшки вытянулось в радостной улыбке.

— Чего смеешься! — осердился Пантушка. — Может, кто нашел клад. И нас убьют еще.

Яшка сделался серьезным.

Словно по уговору, ребята приникли к стене. Голоса стали слышнее, хотя ни одного слова невозможно было разобрать.

— Наверно, туда ход есть, — прошептал Яшка.

Ребята побежали по штреку.

Добравшись до пещеры, они пошли по тому ходу, который не был ими обследован. Двигались осторожно, стараясь не шуметь, не кашлять, объясняясь только жестами. Останавливались и прислушивались — не слышно ли голосов. Но в подземелье была тишина. Шли долго, устали, и вот штрек опять окончился тупиком.

Пошептавшись, ребята решили выбраться наружу и посмотреть, нет ли еще входов в каменоломни.

Когда они с большим трудом, проплутав дважды по одним и тем же местам, вышли, наконец, на поверхность, глазам стало больно от света.

Приближался вечер. Солнца не было видно из-за густых деревьев, но лучи его пробивались сквозь листву, делали предметы четкими, выпуклыми. Никогда еще Пантушка не испытывал такой радости от леса, от воздуха, в котором струился запах прогретой солнцем свежей зелени. Еще не забылось кошмарное пробуждение в мрачном подземелье, еще не прошел испуг и отчаянные мысли о погребении заживо, а тут хлынуло столько света, столько воздуха, в глаза брызнуло такими яркими красками, что в первое мгновение у Пантушки закружилась голова.

— Хорошо! —

вырвалось у него из груди с громким радостным вздохом.

Где-то захрустел валежник, зашуршала трава.

Пантушка дернул Яшку за руку, пригибая к земле, и сам притаился за кустом.

Авдотья

Кто-то шел напрямик, с шумом отгибая ветки. Шаги приближались. Прошло немного времени, и из-за деревьев показалась женщина.

— Авдотья! — воскликнул Яшка, приподнимаясь, и тотчас же прикусил губу, потому что Пантушка стукнул его по затылку и еще погрозил кулаком.

— Ну ты-ы! — обиженно протянул Яшка и замахнулся, но, увидев гневные глаза Пантушки, вяло опустил руку.

Женщина прошла невдалеке и скрылась за деревьями.

Пантушка пошел следом за ней, стараясь понять, куда могла направляться Авдотья в эту рабочую пору. И почему она идет не по дороге?

С тех пор как муж Авдотьи Гаврила не вернулся с войны, ее считали в Успенском вдовой. Одно время наезжала милиция, спрашивала, не появлялся ли Гаврила, а потом стали вспоминать о нем все реже и реже. Авдотья и ее родные говорили, что Гаврила пропал без вести на фронте.

Ребята крались за Авдотьей, не упуская ее из виду. Им было интересно следить за человеком, который ничего не подозревает о слежке.

— А ну ее! — сказал Яшка, распрямляясь. — Мало ли куда пошла.

— Наверно, в Низкополье, — высказал догадку Пантушка и тоже остановился, продолжая еще следить за Авдотьей.

Но вот женщина остановилась, огляделась по сторонам и села на пень.

— Отдыхает.

Ребята перестали интересоваться Авдотьей и заговорили о том, что надо искать новый вход в каменоломню. Ведь не почудилось же им, что там, под землей, разговаривали люди. Они и сейчас еще, наверно, там. Последить за ними — вот это дело! Может быть, они нашли церковные ценности и хотят похитить их? Кто знает, что это за люди и что они там делают?!

Ребята в последний раз оглянулись на Авдотью и замерли от удивления. Перед Авдотьей стоял бородатый человек. Он положил руку Авдотье на плечо, она встала и пошла рядом с ним. Вскоре их скрыла лесная чаща.

Ребята ринулись за незнакомцем, но Авдотья и бородатый будто сквозь землю провалились.

— Куда они делись?

— А ну их! — Яшка сплюнул. — Это ейный кавалер. На свиданку она прибежала, вот и все тут.

Слова Яшки показались Пантушке убедительными.

— Айда в каменоломню, — сказал он.

Обходя подножие горы, ребята нашли большую каменную плиту, скрытую зарослями орешника. Между плитой и нависшей глыбой земли была щель, в которую мог пролезть взрослый человек. Кругом плиты все было усыпано известняком, гнилушками, поросло лопухами.

— Ну-ка, что там?

Яшка исчез в щели за плитой и вскоре позвал:

— Пантя, тут ход!

Пролезть в щель для Пантушки не представляло никакого труда.

— Это тоже каменоломня! — чуть не вскрикнул он от радостного удивления.