Именем закона. Сборник № 1
Шрифт:
— Нет.
— Меня вызывал Громов и приказал отстранить тебя от разработки Нугзара Тохадзе.
— Он передал ее Кривенцову?
— Да. Откуда ты знаешь?
— Догадаться нетрудно. Такие как Кривенцов прикрываясь магическим словом «сроки», смогут оправдать убийцу, чтобы не испортить раскрываемости. Мы разве завод, как можно нам планировать процент раскрытия преступлений?
— Что ты несешь, Игорь…
— А то, товарищ полковник, о чем мы говорим постоянно.
— Ты…
— Я понимаю, — Игорь
Кафтанов помолчал, потом сказал тихо:
— Иди, Корнеев, иди.
Слава, помахивая сумкой с надписью «Адидас», из которой высовывалась теннисная ракетка в чехле, вышел из ворот стадиона.
Постоял минуту, раздумывая куда идти, и пошел в сторону сокольнического парка.
Синие «Жигули» медленно двинулись за ним.
Теннисист поворачивал за угол, когда «Жигули» резко затормозили рядом. Слава испуганно отскочил в сторону.
— Привет, — высунулся из окна Гена. — Далеко?
— Ты совсем с ума сошел, кто же так делает?
— Есть разговор, садись в машину.
Они сидели в парке, в кафе «Ландыш», в большом зале.
Народу было мало. Всего несколько столиков занято. По пустым прыгали воробьи, выискивая крошки.
Гена пил пиво, внимательно поглядывая на неспокойного Славу.
А тот действительно был неспокоен. То глоток пива отхлебнет, то пальцами начнет стучать по столу, то мякиш хлеба отломит и шарики из него катает…
— Ну что ты дергаешься, — по-доброму улыбнулся Гена, — позвал тебя просто посидеть, пивка попить, поговорить о жизни. А ты ну прямо как на допросе.
— Устал я, Гена. Устал бояться.
— А чего ты боишься? Ты убивал? Нет. Грабил? Нет. Так чего тебе бояться? Ты же у нас писатель. Книгу пишешь. Статьи твои в газетах читаем о том, как хорошо работает милиция. Чего тебе бояться-то?
— Понимаешь, — Слава достал пачку сигарет, закурил, — Я не могу так больше. Жить не могу. Я писать хочу. Книги хочу писать, киносценарии. Как другие. Понимаешь?
— Я-то понимаю. Пиши. Ты думаешь, я пишущих ребят не знаю? Представь себе, знаю. Так вот, они каждое утро за столом горбатятся, а не мячики гоняют.
— Я работаю по ночам.
— В «Архангельском»?
— Ты меня каждый день там видишь?
— Часто. Достаточно часто, чтобы понять как ты живешь.
— А как я живу?
— Рассказать? — Гена седлал большой глоток и поставил кружку на стол. — А живешь ты, Слава Голубев, так. Из газеты ушел десять лет назад. Поработал год. Но ходить в редакцию по утрам не
Слава взмахнул рукой, пытаясь перебить Гену.
— Погоди, — продолжал тот, — не перебивай. Я же не осуждаю тебя. Нет. Привык, значит, так тебе хотелось. Только вот что я тебе скажу. Сладко жрать одно, а деньги на жратву доставать — совершенно другое.
— Зачем ты мне все это говоришь? Какое ты имеешь право осуждать меня!
— Не визжи. Тихо. — Гена хлопнул ладонью по столу.
— Какое ты имеешь право осуждать меня, — перешел Слава на сдавленный шепот. — Ты-то сам кто? Чего добился?
— Кто я? — Гена усмехнулся. — Я современный человек. А потом, я не трус. Я не боюсь взять деньги. На подачки не живу.
— Что ты от меня хочешь?
— Вот это мужской разговор. Ты знаешь, что Нугзара взяли?.. Да не бледней ты, идиот, не сдаст он никого. Не бледней. У меня есть дело. Но одному мне его не поднять. Пойдешь со мной…
— Нет, Гена, — Голубев вскочил, — нет. Пожалей меня. — Он тяжело опустился на стул и заплакал.
Лаборатория больше походила на цех автомобильного завода. Правда, маленький цех маленького завода, которого никогда не было, да и не будет никогда. Звонков штангенциркулем обмерял цилиндр. Совсем новенький еще, не потерявший приятного матового блеска.
— Его надо чуть подточить, — сказал он высокому человеку в очках.
— Женя, нет токаря.
— Лев Миронович, вы доктор наук и суровая проза жизни вам недоступна. Я же простой н. с. инженер Звонков, получающий сто пятьдесят рублей. Зачислите меня токарем по совместительству?
— Не могу, Женя. Вы же это прекрасно знаете.
— Знаю, мой ученый сосед. Знаю.
Звонков подошел к токарному станку, вставил цилиндр, закрепил. Потом надел защитные очки и включил станок.
Умело, точно подвел Звонков резец к цилиндру и пошла стружка.
— Осторожнее, Женя.
Лев Миронович близоруко наклонился к станку. Но Звонков уже закончил. Вынул цилиндр, протянул его Льву Мироновичу.
— Замеряйте.
— Я не верю вашему штангелю. Я верю электронике.