Именем закона. Сборник № 3
Шрифт:
Рахманин нетерпеливо ждал, пока мы закончим.
— Я хотел бы посмотреть кое-что. Можно?
— Можно, — ответила Миронова.
Он сразу подошел к бельевому шкафу, выдвинул ящик и достал резную деревянную шкатулку. Откинув крышку, Рахманин сказал:
— Нет кольца.
— Какого кольца? — спросил я.
— Золотого, с камнем. Посмотрите. Нет его. — Рахманин протянул нам пустую шкатулку.
— Опишите кольцо, Виктор Иванович, — сказала Миронова.
— Я же говорю, золотое кольцо с камнем.
— С каким?
— Небольшим. С фасолину.
— Цвет
Я с опасением подумал, что он скажет: «Прозрачный».
— Дымчатый, — ответил Рахманин.
— Дымчатых бриллиантов не бывает, — сказал Хмелев. Он думал о том же, о чем и я. Но ему не следовало проявлять свою эрудицию. Он просто не удержался, переполненный недоверием к Рахманину.
— Я не сказал «бриллиант»! Кольцо было с топазом! — чуть ли не крикнул Рахманин.
— Спокойно, Виктор Иванович. Когда в последний раз вы видели это кольцо? — спросил я.
— Днем двадцать седьмого, когда Надя уходила в театр. Она его надела и тут же сняла. Кольцо стало велико ей. Надя похудела.
— Не могла Надежда Андреевна положить кольцо в другое место?
— Оно и лежало вот в этой вазочке, — Рахманин взял со средней полки стеллажа резное деревянное блюдце. — Я видел, как Надя положила сюда кольцо. Обычно она держала оба кольца в шкатулке. Она торопилась.
— Почему вы не упомянули о кольце при первом осмотре?
— Я плохо соображал. Не пришло в голову заглянуть в шкатулку.
— Может быть, Надежда Андреевна все-таки надела кольцо уходя, а вы не заметили?
— Тогда кольцо должно быть в сумке! — Рахманин высыпал на стол содержимое черной кожаной сумки Комиссаровой — кошелек, пудреницу, две помады, шариковую ручку, карандаш для бровей, расческу, носовой платок. Кольца среди вещей не было. Рахманин заглянул в сумку, прощупал, потом открыл кошелек и растерянно посмотрел на нас. Будто не веря своим глазам, он еще раз заглянул в кошелек. Кошелек был пуст. Это я хорошо помнил. — Здесь нет денег.
— И деньги пропали? — сказал Хмелев.
Рахманин кивнул.
— Много? — спросила Миронова.
— Двадцать пять рублей, — ответил Рахманин. — Вы не верите мне?
— Верим, Виктор Иванович, — сказала Миронова.
— Понимаете, когда я уходил, то взял из кошелька десять рублей, а в нем лежало тридцать пять — одна десятка и одна двадцатипятирублевка.
— Надежда Андреевна не могла одолжить деньги соседям, той же Голубовской? — спросил я.
— Вряд ли. Это были последние деньги в доме, — ответил Рахманин. — Кольцо, деньги… Нет, не одалживала их Надя.
— Может быть, еще что-нибудь пропало? — сказала Миронова и, когда Рахманин пожал плечами, добавила: — Виктор Иванович, осмотрите все внимательно.
— Но это займет время, — сказал Рахманин.
— Ничего, мы подождем, — сказала Миронова.
Рахманин не обнаружил другой пропажи.
Оформив протокол и отпустив понятых, мы устало взглянули друг на друга. Было о чем поговорить, но рядом находился Рахманин.
— Виктор Иванович, вы не передумали относительно своих показаний о ночной прогулке? — спросила Миронова.
— Нет, — ответил Рахманин.
— Жаль, —
Я проводил Рахманина до дверей.
В прихожей он хотел снять с крючка висевшую рядом с дубленкой связку ключей.
— Нельзя, Виктор Иванович, — сказал я. — Квартира будет опечатана. Зачем вам ключи?
— Поливайте цветы сами! — резко ответил он.
В квартире цветов не было. Комиссарова не разводила их.
Рахманин вышел из квартиры.
Ничего не понимая, я разглядывал ключи. Они мало чем отличались от ключей, которыми мы отпирали замки на дверях квартиры Комиссаровой, но различие все-таки было. Только теперь до меня дошло, что я держал в руке ключи от другой квартиры. Я бросился на лестничную площадку. Рахманин уже находился в кабине лифта.
— От какой квартиры эти ключи? — спросил я.
— От девяносто второй, — ответил он и нажал на кнопку первого этажа. Створки лифта закрылись.
Я прикинул. Получалось, что девяносто вторая квартира была над квартирой Комиссаровой. Ее хозяева Лазовские отдыхали на юге. Они оставили Комиссаровой ключи, чтобы та поливала цветы. Я поднялся на следующий этаж, чтобы убедиться в расположении девяносто второй квартиры. Я не ошибся. Спускаясь по лестнице, я с досадой подумал, что не стоило отказывать Рахманину. Теперь цветы погибнут.
Вернувшись в квартиру, я повесил ключи на крючок и прошел в комнату.
— Высказывайтесь, — сказала Миронова.
Я еще не до конца осознал происшедшее. Эта неожиданно открывшаяся пропажа сбивала меня с толку. Мое молчание Хмелев истолковал, как предложение высказаться первым.
— Все от начала до конца спектакль, — сказал он. — Рахманин прожил с Комиссаровой год. Он не мог не знать, вела ли она дневник. Был ли дневник? Теперь я склонен считать, что был и Рахманин знал об этом. Не только знал. Он читал дневник и уничтожил его, так как в дневнике были уличающие его записи. Что касается якобы пропавших денег и кольца, то это ход, рассчитанный на то, чтобы ввести следствие в заблуждение. Но в заблуждение попал он сам. До сих пор Рахманин фактически убеждал нас, что Комиссарова покончила с собой. Теперь, заявив о пропаже денег и кольца, он тем самым наводит на мысль об убийстве с целью ограбления. Таким образом, Рахманин косвенно признает факт убийства.
— Допустим, он придумал, что деньги и кольцо пропали, — сказал я. — В таком случае не правдоподобнее было бы назвать крупную сумму, а не двадцать пять рублей, и утверждать, что кольцо с бриллиантом? Ты сам, Саша, ему пытался помочь, сказав о бриллианте.
— Насчет бриллианта у меня вырвалось, когда он стал вешать нам лапшу на уши. В остальном я не согласен с тобой. Откуда у Комиссаровой могла быть крупная сумма, если Рахманин уже плакался, что Комиссарова купила дубленку на последние деньги? Из-за дубленки и ссора произошла. В сочетании с двадцатью пятью рублями кольцо с топазом звучит куда правдоподобнее. Бриллиант вызвал бы смех, недоверие. Откуда у Комиссаровой бриллиант с фасолину?! Ты шутишь? Такой бриллиант — состояние. О нем знали бы все.