Именем закона. Сборник № 3
Шрифт:
Милая Вика!
Завтра Новый год. Что он принесет? Радость, счастье или новые огорчения?
Как я устала от ожидания! Надежду сменяет разочарование, и так из года в год. Много слов. Обещания сыпятся, как из рога изобилия, порождая во мне надежду, но не рождая ничего конкретного. Они бесплодны, как некоторые женщины. На что я рассчитываю? Мой бывший муж переменился. С тех пор как он стал главным режиссером, много воды утекло, а он все меняется. Его не узнать. Когда он был очередным режиссером, в нем еще что-то оставалось от прежнего Володи. Сейчас он поглощен одной мыслью — как перескочить несколько ступенек, допрыгнуть до Малого и не ушибиться. Меня он старательно избегает, передоверив все разговоры, все дела в театре Герду. Закончится тем, что Володя, зацепившись за очередную ступеньку, сломает себе шею, и Герд автоматически займет его место.
Как видишь, не новогоднее у меня настроение. Никого рядом. Все куда-то разбежались. А ведь раньше меня окружало сонмище людей. Телефон не замолкал ни на секунду. Теперь он молчит. Я стала никому не нужной, Вика. От мыслей
Новый год буду встречать с мамой. Она переживает за меня, но тоже молчит.
Дай бог, чтобы Новый год принес всем нам радости. С Новым годом, милая. Счастья тебе.
Милая Вика!
Я долго не писала тебе. Не хочу рассказывать о том, как я жила все это время. Плохо, Вика. Я думала, в мои сорок лет наступил закат. Я уже слышала погребальный звон колоколов и ощущала могильное дыхание — холодное и сырое. Дни становились короче и короче. Солнце перестало светить и греть. Но ведь оно было. Оно всегда есть. Надо только дождаться своей весны, своего лета. Прости за сумбурность. Мысли путаются, опережают друг друга, и я не успеваю за ними. Словом, время было тяжелым и темным. Теперь снова светит солнце. Вика, я вновь люблю! Это так неожиданно, так внезапно! Но я счастлива, я счастлива! Мне хочется петь. В мою жизнь вошло что-то новое, незнакомое ни моему сердцу, ни моей душе. Я никогда не испытывала то, что испытываю теперь. И это настолько сильно, что оттеснило на второй план мои неприятности в театре. Хожу как безумная. Радуюсь даже мелочам. Он молод, красив и талантлив. Я восхищаюсь им, каждым его шагом, манерами, не говоря уже о его душевности. Он беспредельно умен и интересен мне. Беседуем часами. Но, Вика, он такой же сумасшедший, как и я. Вчера мне исполнилось сорок. Знаешь, что он сделал? Принес сорок одну розу. Пришлось одалживать у соседей ведро. Вот они стоят передо мною, все вокруг наполняя ароматом нежности и любви, и мне хочется плакать. Это от счастья, Вика. Есть бог на свете, если страждущим посылается исцеление.
Мы бедны как церковные крысы. Но у нас есть будущее. Может быть, себя я льщу надеждой. Она у меня снова появилась. Никаких на то оснований. Одно лишь чувство. У него же оно будет блестящим. Он драматург божьей милостью. Написал четыре безмерно талантливых пьесы. Когда я читала их, сжималось сердце. Одну из них, на мой взгляд не самую лучшую из четырех, берется ставить Володя. Ты ведь знаешь, он не упустит возможность когда-нибудь скромно сказать, что имярека открыл он. Уверена, и другие пьесы будут поставлены московскими театрами. Просто время пока не пришло. Вспомни Сашу Вампилова. Как он, бедняга, мучился, страдал! Как его пьесы годами лежали в театрах! А потом выяснилось, что у нас есть тонкий, умный, по-чеховски размышляющий драматург, и все театры бросились ставить Вампилова. Но он до этого не дожил. А ведь он умер молодым. Грех кого-то винить в его гибели. Он погиб нелепо. Но я убеждена, что не было бы его гибели, отнесись к нему театры хоть чуточку внимательнее; неужели человек должен умереть молодым, чтобы его оценили по достоинству?! Я помню, как он приезжал на последние деньги в Москву. Володя четыре года держал его «Прошлым летом в Чулимске». Бог милостив, и я надеюсь, что меня минует горькая судьба вампиловской жены. Да, Вика, жены. Я хочу стать его женой, именно женой со штампом в паспорте. Раньше я посмеялась бы над этим. Какое значение имеет штамп, если есть любовь? Или какое значение имеет штамп, если нет любви? Брак предполагает прежде всего равенство чувств — любовь за любовь, нежность за нежность, привязанность за привязанность. В противном случае брак становится действительно браком.
Он молод — на целых десять лет моложе меня, и у него была девчонка, которая годится мне в дочери. Пока он безвестен. А я знаю, какие возможности перед интересными мужчинами открывает известность. От всего этого на душе становится тревожно. А я хочу быть счастливой. Бог ты мой, разве найдется женщина, которая не хочет быть счастливой?!
Вика, милая Вика, я счастлива и оттого болтлива. В жизни я не писала таких длинных писем.
Родная моя Вика!
Я в ужасном состоянии. Становлюсь истеричкой и психопаткой. А может быть, давно ими стала и не замечала этого? Долго не могу заснуть. Элениум на меня уже не действует. Если засыпаю, то просыпаюсь среди ночи в тревоге, вся в холодном поту, сердце колотится… У меня нет настоящего, а будущее страшит. За столько лет ни одной роли. Все теряет смысл. Даже любовь не может вывести меня из этого состояния.
Мы уже ссоримся. Мне все кажется, что и Виктор предаст меня. От одной мысли я теряю разум. У него была девушка, совсем девочка. Он сам молод, значительно моложе меня. Сознаю, что стала мнительной и подозрительной, но ничего не могу с собой поделать.
Я устала от вечного ожидания перемен в театре. Ничего не изменится. Ничего! Я очень устала. Вся на пределе. Виктор начинает тяготиться моим нытьем. Ему надо работать. Он много, по-настоящему работает. Я же нарушаю равновесие его души. От этого он раздражается и отдаляется от меня. Всему виной Герд. Андронов не лучше. Убила бы и одного и другого. Они оба тянут Валечку Голубовскую. Но Валечка моя близкая подруга.
За мной пришли. Едем на концерт в какой-то клуб. Все еще пожинаю старые плоды.
Не забывай меня.
Милая Вика!
Прости, что сразу не ответила на твое последнее письмо. Все это время я жила в каком-то кошмаре, на грани срыва. Не знаю, что меня удержало. Силы были на исходе.
В крематории к нам подошел низкорослый, весь округлый мужчина с холеным лицом и холеными руками.
— Простите великодушно, — произнес он мягким голосом. — Мне сказали, что вы из правоохранительных органов.
— Чему обязаны? — спросила Миронова.
— Я врач, невропатолог. Моя фамилия Ноткин. У меня наблюдалась Надя Комиссарова, и я счел долгом поставить вас в известность об этом.
Вот так получилось, что мы увезли из крематория не одного, а двух новых свидетелей.
Виктория Круглова ничего существенного не добавила к тому, что знала из писем. Она все время плакала и поглядывала на часы.
— Виктория Максимовна, на письмах нет дат. Но, судя по содержанию, они написаны в последние годы. А письма предыдущих лет остались в Армавире? — спросил я.
— Нет, — утирая слезы, сказала она. — Их не было. Были поздравительные открытки. Надя стала писать мне письма только в последние годы. А даты она никогда не ставила.
— Вы сказали, что Надежду Андреевну травили в театре. Надежда Андреевна говорила вам что-нибудь об этом? Есть ли у вас факты? — спросила Миронова.
— Да разве из писем это не ясно?! Ей, лучшей актрисе театра, не давали ролей. Мы все любим театр, не мыслим жизни вне театра. А Надя была одержимой. Поэтому она не выдержала. В ее смерти я виню Герда и Андронова. Так и запишите.
— Не стоит этого записывать, Виктория Максимовна, — сказала Миронова.
— Как хотите. Я все равно буду считать, что в смерти Нади виновны Герд и Андронов. — Круглова взглянула на часы. — Я опоздаю на самолет.
Как нарочно, ни Короля, ни Хмелева не было на месте. Мироновой пришлось самой везти Круглову в аэропорт.
Я пригласил Ноткина в кабинет.
Дмитрий Дмитриевич Ноткин, родившийся в 1940 году в Москве, русский, беспартийный, с высшим образованием, работал в 64-й больнице заведующим отделением.
— Расскажите, пожалуйста, где, когда вы познакомились с Надеждой Андреевной Комиссаровой, какие отношения вас связывали.
— Познакомились мы в июле семьдесят восьмого года в санатории «Актер» в Сочи. Отношения? Ну какие отношения нас могли связывать? Самые что ни на есть человеческие — отношения врача и пациента. Когда я уезжал из Сочи, мы, как водится среди отдыхающих, обменялись телефонами. Все-таки отпуск провели вместе. Обычно это в Москве быстро забывается. Никто никому не звонит. У каждого своя жизнь с ее суматохой, пропастью дел и забот, кругом друзей, приятелей и просто знакомых. Я уже стал забывать о Сочи, когда в декабре раздался звонок. Была жуткая погода — дождь со снегом. Звонила Надя. Я удивился и по-человечески обрадовался. Всегда радуешься проявлению человеческой памяти и человеческого тепла, особенно когда на улице дождь со снегом. Полушутя я спросил, звонит она по делу или просто так. Звонила она по делу. Вспомнила, что я невропатолог. Состояние у нее было скверное. Это я сразу понял по ее голосу, истерическим интонациям, по тому, как она попросила немедленно ее принять. Я сказал, что не практикую дома, и предложил прийти в больницу утром. Тогда она попросила рекомендовать ей кого-нибудь из моих коллег. Я сказал, что из моих знакомых никто дома не практикует. Она повесила трубку. Несколько минут я мучился. Я врач, и моя первейшая обязанность помогать людям. Очевидно было, что Наде плохо. Короче, я позвонил ей. Несмотря на кошмарную погоду, я решил поехать к ней. Надя ответила, что сама приедет ко мне. Через пятнадцать минут она была у меня. Как она добралась в такую погоду в Ясенево, да так быстро, ума не приложу. Склонность к истерической психопатии — таков был мой диагноз. Ей же я сказал, что у нее расшатаны нервы.
— Какое же лечение вы назначили?
— Элениум, физкультуру, прогулки, горячий и холодный душ. Элениум, как выяснилось, она принимала и раньше. Обычно истерические психопаты отличаются стремлением быть в центре внимания, театральностью поведения. В Сочи я не замечал ничего подобного за Надей. Она была нормальным человеком, в меру уверенной в себе, веселой, жизнерадостной. Да и в тот вечер, когда она приехала ко мне и три часа рассказывала о своих театральных перипетиях, не создавалось впечатления, что она рисуется. Правда, все время прорывались истерические ноты и рефреном звучало: «Я же гениальная актриса». Но это естественно в таком состоянии. В тот вечер опасно было оставлять ее без присмотра. Я предложил ей переночевать у меня. Она согласилась. Я дал ей успокоительное. Утром она пришла в кухню, где я спал, велела мне подниматься, приготовила завтрак, словом, вела себя так, будто мы перешагнули через несколько лет супружеской жизни.
— Ее состояние в тот вечер было вызвано переживаниями, связанными с театром?
— Несомненно. Она, пользуясь языком современной молодежи, зациклилась на Герде и Андронове. Посмотрите, что получается. Надя больна. Герд и Андронов — постоянные внешние раздражители. Ее же эмоциональная реакция на раздражители отличалась неадекватностью…
О неадекватной эмоциональной реакции я уже слышал от профессора Бурташова.
— Получается, что Комиссарова была серьезно больна?