Иметь и хранить

Джонстон Мэри

С этими словами он отвернулся от Карнэла и подошел ко мне.

— С каких это пор вы держите сторону лорда Уорика, Рэйф Перси? — спросил он, понизив голос.

— Я вовсе не на его стороне, — ответил я.

— Неужели? А по виду никак не скажешь, — сказал он с укоризной.

— Я отлично понимаю, что вы имеете в виду, сэр Джордж, — ответил я. — Я знаю: если королевский любимец будет убит или изувечен ударом шпаги на земле Виргинии, Виргинской компании, и без того уже находящейся в немилости, будет нелегко оправдаться перед его величеством. Но я думаю, что милорд Саутгэмптон, сэр Эдвин Сэндз и сэр Джордж Ирдли все же справятся с этой задачей, особенно если смогут доставить его величеству

человека, которого король несомненно сочтет единственным настоящим бунтовщиком и убийцей. Дайте нам довести бой до конца, сэр. Ведь вы можете сейчас удалиться и пребывать в глубоком неведении относительно нашего поединка. Если погибну я, вам нечего будет опасаться. Если погибнет он, что ж, я убегать не стану, а «Счастливое возвращение» отплывает уже завтра.

— А что станется с вашей женой, когда вы оставите ее вдовой? — резко спросил он.

Немного встречал я в жизни людей лучше сэра Джорджа Ирдли, нашего прямодушного, простого и храброго губернатора. Мужество и честность его натуры располагали к доверию, и люди невольно делились с ним своими тайными горестями и заботами, а потом не чувствовали ни страха, ни стыда, так как знали, что мысли его прямы и просты, а речь всегда сдержанна. Я посмотрел ему в глаза и дал прочесть по моему лицу то, чего ни за что не показал бы никому другому.

— Быть может, Господь пошлет ей другого защитника, — сказал я. — Во всяком случае, ей не придется выходить замуж за него.

Сэр Джордж повернулся на каблуках и опять встал между нами.

— Милорд Карнэл и вы, капитан Перси, — начал он, — хорошенько обдумайте то, что я сейчас скажу, поскольку что я скажу, то и сделаю. Выбирайте: либо вы здесь, в моем присутствии, вложите шпаги в ножны, дав мне слово чести не обнажать их друг против друга, покуда король не изъявит свою волю Компании, а Компания не передаст ее нам, и в знак перемирия пожмете друг другу руки; либо время до возвращения корабля с распоряжениями его величества и Виргинской компании вы оба проведете в строгом заточении: вы, капитан Перси, в тюрьме, а вы, милорд Карнэл — в моем собственном бедном жилище, где я приложу все усилия, чтобы ваши дни текли как можно приятнее. Я все сказал, джентльмены. Теперь слово за вами.

Возражений не последовало. Что касается меня, то я знал Джорджа Ирдли слишком хорошо, чтобы пытаться с ним спорить; более того, будь я на его месте, я поступил бы так же. Что до милорда Карнэла, не знаю, какие черные мысли роились в его злобном мозгу, но лицо его выразило неохотное согласие, хотя было оно надменно, мрачно и дышало жаждой мщения. Действуя одновременно, мы медленно вложили шпаги в ножны, потом еще медленнее повторили за губернатором слова краткой клятвы. Лицо сэра Джорджа просветлело от облегчения.

— Возьмитесь за руки, джентльмены, и пойдемте завтракать ко мне домой, где вы будете нападать только на паштет из каплуна да на добрый эль.

В гробовом молчании рука милорда Карнэла и моя соприкоснулись кончиками пальцев.

Теперь уже все вокруг нас было залито солнечным светом, туман на реке быстро таял, вовсю распевали птицы, деревья покачивались и шелестели от легкого утреннего ветерка. Со стороны города донеслась барабанная дробь, созывающая прихожан на молитву. Потом в чистом прозрачном воздухе послышался серебристый звон колоколов. Губернатор снял шляпу.

— Давайте все вместе пойдем в церковь, — торжественно проговорил он. — Наши щеки сейчас раскраснелись, будто от лихорадки, пульс у всех учащен. Должно быть, есть среди нас и такие, чьи сердца преисполнены досады, гнева и ненависти. По-моему, для тех, кто одержим подобными страстями, не сыскать лучшего места, чем храм. Правда, при условии, что там они не дадут своим

чувствам выплеснуться наружу.

Мы вошли и сели на скамью. На кафедре стоял мастер Джереми Спэрроу. Группами и в одиночку в церковь начали входить горожане.

По проходу шествовали закаленные бородатые мужи, солдаты и моряки, видевшие много битв; за ними шли молодые люди: младшие сыновья и младшие братья, промотавшие свою долю наследства; на скамьях для слуг, спотыкаясь в полумраке, рассаживались батраки; женщины входили медленно и тихо, к юбкам некоторых жались дети.

Одна, с лицом, затененным накидкой, вошла в одиночку и так же, отдельно ото всех опустилась на колени. Среди слуг, тараща глаза, стояли один или два черных раба, а сзади всех — ссыльный преступник, из тех, что недавно прислал нам король.

В раскрытые окна лился свет летнего солнца. Мягкий и словно бы душистый, он равно ласкал и поднятое к небу лицо священника, и голову каторжника, и всех, кто сидел между ними. Писание и молитву преподобный Спэрроу читал важно и проникновенно, но когда запел гимн, голос его возвысился над голосами прихожан, словно глас некоего могучего архангела. Это ликующее пение все еще отдавалось под сводами церкви и звенело в наших сердцах, когда мы читали символ меры.

Когда служба окончилась, прихожане подождали, чтобы первым вышел губернатор. Возле двери он начал уговаривать меня пойти с ним и остальными в его дом позавтракать. Я поблагодарил, но, придумав какую-то отговорку, отказался. После того как он со своим знатным гостем покинул церковный двор, а вслед за тем разошлись и горожане, мы с женой и пастором пошли вместе домой по росистому лугу, окруженные сверкающим великолепием утра, и на всех деревьях, во всех кустах весело и беззаботно щебетали птицы.

Глава XI

В которой я знакомлюсь с итальянским доктором

Лето миновало, пришла осень, виноград сделался темно-фиолетовым, кукуруза — желтой, в лесу поспели орехи, на болота и поросшую тростником реку слетелось несметное множество птиц, а я все еще жил в Джеймстауне, жена моя оставалась со мною, и «Санта-Тереса» по-прежнему стояла на якоре под стенами форта. Человек, который на ней приплыл, знал, что задержка с возращением в Лондон может стоить ему расположения короля, и, однако, с мужеством, достойным лучшего применения, продолжал медлить.

Время от времени в Джеймстаун приходили корабли, но то были небольшие суденышки. Большинство из них покинуло Англию еще до отплытия «Санта-Тересы», остальные принадлежали купцам, покупающим в Виргинии бочарную клепку и древесину американского лавра и не осведомленным о том, что происходит при дворе. Только «Морской цветок», вышедший из Лондона через две недели после «Санта-Тересы» и надолго задержанный в пути встречными ветрами, привез письмо от помощника казначея Компании, адресованное губернатору и Совету колонии. Его содержание я узнал от Ролфа. В нем говорилось о том, сколько шума наделал при дворе внезапный отъезд королевского фаворита. «Никто не знает, куда он исчез. Король стал мрачен; поговаривают, что Тайный совет так же теряется в догадках, как и все прочие. Милорд Бэкингем не говорит ничего, но число его приверженцев, несколько сократившееся за последние месяцы, умножилось настолько, что приемные его милости не могут вместить толпы тех, кто является засвидетельствовать ему свое почтение. Одни утверждают, что лорд Карнэл бежал из королевства, чтобы избежать заключения в Тауэр; другие — что король послал его с миссией в Испанию; третьи полагают, что ему взбрело в голову отправиться в Америку, чтобы найти легендарную золотую шахту Роли[72].