Император гнева
Шрифт:
Она улыбается, притягивает меня ближе и крепко обнимает.
— Я тоже, — шепчет она. — Но если ты не против, я бы хотела продолжить то, к чему мы только что вернулись. И для этого нужно, чтобы ты осталась жива.
Крепко обнимаю ее в ответ. Дрейзен возвращается в дом, и я тоже обнимаю его, взяв с него обещание беречь мою близняшку.
Затем мы возвращаемся домой, чтобы собрать вещи.
И вот мы снова отправляемся в неизвестность.
17
АННИКА
Я уже летала на частных самолётах. У Кира есть такой же потрясающий самолёт, как и его
Но полёт на огромном 747-м Соты — это нечто. Там два этажа, главный салон, отдельные спальни, кабинет и конференц-зал, столовая с чёртовым шеф-поваром суши, бар и спортзал.
Да. В самолёте.
Через несколько часов после взлёта я уже посмотрела «Борт номер один» и «Змей в самолёте». Можете считать меня сумасшедшей, но это казалось подходящим материалом для просмотра, когда тебя везут в Японию против твоей воли.
В конце концов, мне захотелось размять ноги, и я решила немного прогуляться. Подошла к стойке с суши, где шеф-повар с улыбкой поприветствовал меня и начал готовить первое блюдо из дегустационного меню омакасэ.
— Надеюсь, вы не против, если я присоединюсь к вам?
Я в испуге оборачиваюсь и вижу Соту.
— Вовсе нет. Я имею в виду, — криво улыбаюсь, — это ваш самолёт.
Пожилой мужчина усмехается и садится за стойку рядом со мной. Шеф-повар кланяется своему боссу, быстро наливает сакэ и пододвигает мне.
— Саке? — спрашивает Сота, поворачиваясь ко мне.
— Я на самом деле делаю небольшой перерыв в выпивке.
Он приподнимает бровь, не отводя взгляда.
— Имею в виду… Да, конечно, почему бы и нет, — пожимаю я плечами.
Сота усмехается, когда шеф-повар приносит две маленькие чашечки сакэ, снова кланяется и возвращается к приготовлению суши.
— Джиро не говорит по-английски, — говорит Сота своим красивым голосом с акцентом, кивая шеф-повару. — Не стесняйтесь говорить свободно.
Он наливает сакэ, а Джиро ставит перед каждым из нас тарелку с потрясающе оформленным ломтиком хамачи (рыба желтохвост) поверх лёгкого салата из водорослей с чем-то похожим на нарезанный юдзу (цитрус).
— Канпай, — хрипло говорит босс якудзы, поднимая свой бокал.
— Канпай.
— За плодотворный брак, — тихо говорит он. Заметив мой взгляд, который я не успеваю скрыть, он улыбается. — Возможно, это не любовь, — продолжает он. — Но пусть в нём хотя бы будут мир, уважение и доброта.
Что ж, это было прекрасно.
Я делаю глоток сакэ и беру палочки, чтобы попробовать восхитительное первое блюдо. Взглянув на Соту, замечаю то, чего раньше не видела. Мой взгляд скользит по его предплечью, по чернилам идзэруми, пока не останавливается на его правой руке.
…и на мизинце, у которого не хватает верхней половины.
— Когда я был молод, — говорит Сота, ловя мой взгляд, и с кривой улыбкой поднимает руку, — я был немного похож на Такеши. Упрямый, импульсивный, необузданный. — Он усмехается. — Мне так же нравится Кензо, хотя он, по крайней мере,
— Что случилось? — Спрашиваю, хмуро глядя на его палец.
— Я проявил неуважение к своему оябуну (глава клана), — говорит он как ни в чем не бывало. — В якудза уважение — это все. К счастью, мой оябун был мудрым человеком, который разглядел потенциал в упрямом юноше. Он мог бы попросить мое сердце. Вместо этого это был всего лишь юбицуме (ритуал отрезания пальца).
Я снова смотрю широко раскрытыми глазами на его мизинец.
— Он отрезал тебе палец?
Сота усмехается и качает головой, возвращаясь к своему хамачи.
— Нет. — Он делает глоток саке. — Я отрезал.
Чёрт возьми.
Имею в виду, что Братва — это серьёзно, и она часто забредает в самые глухие уголки леса. Но отрезать себе палец за то, что ты обидел своего босса, — это уже слишком.
Сота вздыхает, глядя на меня, когда мы оба доедаем свою первую порцию.
— Теперь ты думаешь, что якудза жестокая и беспощадная.
Я могла бы солгать ему, но что-то в Соте заставляет говорить правду.
— Это… немного экстремально для меня. Конечно, это всего лишь мое мнение, я не из того мира…
— Верно, — кивает он. — Но Братва по-своему экстремальна, не так ли?
Хорошая мысль.
— И хотя ты была молода и многое из этого, возможно, было скрыто от тебя, империя твоего отца тоже была довольно экстремальной в определенных отношениях.
Я с любопытством хмурюсь. Сота улыбается.
— Я встречал его однажды. Твоего отца.
На моем лице появляется выражение шока.
— Серьезно?
Он кивает.
— Не для бизнеса. Мы оба были в Монако и вместе играли в покер за одним столом. Он был хорош, — грустно усмехается он. — В ту ночь он забрал у меня много денег.
Улыбаюсь про себя. Я нечасто думаю о своих родителях. Но время от времени позволяю себе немного расслабиться.
— Да, якудза может быть жестокой и беспощадной, — говорит Сота, пока Джиро ставит перед нами ещё одну тарелку, на этот раз с унёном (сырая рыба с соевым соусом). — Но именно это спасло меня в молодости. Я думаю, это спасло и отца Кензо, Хидэо. Он был моим лучшим другом, знаешь ли. И я понимаю, что в какой-то момент он захотел уйти ради своей семьи. Но для меня якудза — это моя семья. Это моя самая большая любовь, — яростно говорит он, поворачиваясь ко мне. — Я верю, что это спасло и Кензо.
— От чего?
Он пожимает плечами.
— От скуки. От скитаний по жизни в неведении, кем он был и кем должен был стать. Кензо мог бы легко остаться в Англии со своей матерью, упокой Господь её душу. Он мог бы прожить свою жизнь на задворках аристократии, так и не будучи принятым в их ряды. Но кровь говорит, и его кровь привела его обратно в Японию. К якудза. Именно благодаря этой дикости и экстремизму он нашёл себя. А теперь? — Он поворачивается ко мне и поднимает свой бокал, улыбаясь. — Именно так он нашёл тебя.