Император вынимает меч
Шрифт:
— Доброго тебе здоровья, достойный луньхоу.
— И тебе, советник!
Евнух отвесил гостю поклон ничуть не менее почтительный, ибо знал об уважении, каким пользуется Ли Сы у императора, да и просто неплохо знал своего гостя. Они недолюбливали, но уважали друг друга, отдавая должное уму и сметливости каждого.
— Как прошел вчерашний день, почтенный луньхоу?
— Хвала Небу, я не испытал ни болей, ни тревог! А как твой? — поинтересовался евнух, состроив на лице, по-бабьему пухлом, гримасу заинтересованности.
— Небо было благосклонно и ко мне.
На этом обмен любезностями
— Что привело тебя ко мне, достойный Ли Сы?
— Если б я осмелился, я хотел бы оторвать от раздумий моего повелителя, солнцеликого Тянь-цзы. Я слышат, он во дворце.
Чжао Гао изобразил на жирной физиономии нечто среднее между улыбкой и раздумьем.
— Да, но как ты знаешь, он занят, сильно занят.
— Я не сомневался в этом, достойный луньхоу! Но слова, какие я хочу сказать повелителю, слишком серьезны для судьбы Поднебесной.
Евнух задумчиво потер покрытую редким волосом щеку.
— О чем ты хочешь поговорить с ним? — отбросив всякие церемонии, деловито спросил он.
— О его решении строить стену, — столь же деловито, без витиеватости ответил Ли Сы.
— Ты против этого?
— Стена не защитит Поднебесную, а подорвет ее могущество.
— Почему?
— Слишком много затрат. Синеголовые надорвут себе спины и развяжут животы, таская камни.
— Ну и пусть. Тебе что, их жалко? — хмыкнул фаворит.
— Я не испытываю жалости и любви ни к кому, кроме моего повелителя и людей, обласканных им. Но подвоз камней и пищи для синеголовых ляжет на плечи би чжу. Боюсь, что крестьяне не выдержат этой обузы.
Евнух засопел, размышляя.
— Я думал об этом, — признался он. — Но еще не говорил на эту тему с Солнцеликим. Ты же знаешь, его нелегко переубедить, когда он заставит себя во что-то поверить.
— Знаю, — тонко улыбнулся Ли Сы. — Назначение луньхоу — угождать императору.
Чжао Гао уловил скрытую издевку и скривил свои пухлые губы.
— Не умничай. Все мы варимся в одном котле. — Евнух чуть помедлил, размышляя, и решил. — Хорошо, ты получишь возможность переговорить с Тянь-цзы, и я даже попробую помочь тебе его убедить, но не будь слишком настойчив.
Ли Сы почтительно, безо всякой лести склонил голову.
— Я знаю, луньхоу, и я благодарен тебе за помощь. Наше усердие сослужит добрую службу величию Поднебесной.
— Подожди, — бросил фаворит.
Через дверь, скрытую за шелковой драпировкой, он ушел и вскоре вернулся, поманив советника.
— Пойдем. У Тянь-цзы сегодня хорошее настроение. — Он дружески пропустил Ли Сы вперед и прибавил: — Но прошу тебя, будь убедительнее.
Ли Сы не ответил, он очень хотел быть убедительным.
Ши-хуан находился в своих личных покоях, отделанных с замечательной простотой. В быту — не на людях — император был непривередлив. Он встретил советника без лишних церемоний, с распушенными волосами, в одной нижней рубахе, сидя на топчане перед бронзовым зеркалом. На носу повелителя Поднебесной вскочил прыщ, и правитель Цинь пытался от сей неприятности избавиться.
Ли Сы низко, до самой земли поклонился. В ответ император покосился на визитера и моргнул, не прерывая занятия.
— С чем пришел,
— Прошу повелителя меня выслушать.
— Говори! Говори! — Ши Хуан махнул рукой. Прыщ не сдавался, и это сердило императора. — Что еще? Плохие предзнаменования? На востоке появился Чэн-син? [51]
— Нет, повелитель, Чэн-син на своем месте, к тому же на востоке пока нет наших армий.
Ши-хуан засмеялся.
— Это ты точно сказал — пока! Что тогда?
— Я хочу предупредить повелителя.
Император бросил на советника взгляд исподлобья.
— Что? Заговор? Кто?
51
Чэн-син — Меркурий. Китайцы считали, что если Меркурий, большой и белый, появляется на востоке, за пределами страны произойдет война, в какой китайские войска будут разбиты.
Ли Сы, успокаивающе сложив на груди руки, отвесил поклон.
— Нет, повелитель. Народ спокоен и боготворит Бися. Мои опасения вызывает другое.
Советник сделал паузу. Император насторожился еще больше.
— Что же тебя беспокоит?
— Стена против варваров, повелитель.
Ши-хуан соорудил неопределенную гримасу, сделавшись похожим на шакала.
— Что же, по-твоему, она коротка или низка?
— Нет, мой господин, она слишком велика для Поднебесной.
— Как тебя понимать?
Император грозно сдвинул брови и посмотрел на стоявшего за спиной Ли Сы евнуха; тот, изобразив недоумение, пожал плечами.
— Государь! — решительно начал Ли Сы. — Помыслы Солнцеликого столь же непостижимы, как начертания Неба. Мне трудно понять, что замыслил Бися против северных варваров, силы Инь, Тьмы. Они враждебны нам, но в последние годы они ни разу не нападали на наши поля, не подступали к стенам наших городов. Они боятся одного твоего взора. Ты же, Бися, надумал покорить их. Добро б, Бися замыслил завоевать имущество южных племен, соседствующих с землями Чу. Мы приобрели бы тогда слоновью кость, рога и шкуры носорогов, драгоценные перья редких птиц. Но что могут дать нам злобные хунны, чье имущество заключается лишь в лошадях, негодных ни для латников, ни для колесниц повелителя, да грубых кошмах, достойных разве что низких рабов! К чему нам власть над этим никчемным народом, лживым и непостоянным? Зачем тратить труд десяти коней на вспашку низины, какая принесет лишь горсти зерна? Я хочу…
— А с чего ты решил, что я собираюсь воевать с северными варварами? — перебил советника император.
— Но разве стена…
— Стена есть свидетельство моего миролюбия, свидетельство того, что я не хочу воевать с ними. Если бы я хотел войны, я призвал бы к себе Мэн Тяня и поручил бы ему сформировать полки, направляющиеся в степь. Разве я говорил об этом?
— Нет, повелитель.
— Разве я хочу войны? — Ши-хуан не дождался ответа и протянул: — Нет… Я не хочу. Я не люблю степь. Там садится солнце, там Смерть. — По лицу императора пробежала мрачная тень. — Я не хочу Смерти. Мы должны отгородиться от нее. Мы построим стену, и Поднебесная будет избавлена от Смерти.