Императорская Россия
Шрифт:
Послеобеденное время по русской традиции – время отдыха. Всюду наступало сонное затишье. Все спали: барин – в спальне, дворовые – в тени на земле или у порога дома. Вечера проходили довольно скучно. В полутемной гостиной – восковые свечи были дороги – барин сидел с гостями, играли в карты, пили чай, слушали рассказы, сплетничали о соседях. Новости из столиц получали через письма родственников, приятелей, приказчиков, да из старых номеров «Санкт-Петербургских ведомостей», которые изредка доходили до глухих дворянских гнезд. Известно, что наиболее интересные статьи переписывали и передавали друг другу. Характерные для XIX века музыкальные вечера еще не вошли в моду, да и иностранные инструменты многим были недоступны.
Вечером спать ложились рано – как только темнело. Зевая, барин отправлялся к своим пуховикам. Слуги обходили хоромы, проверяли запоры, ложились на войлоке у дверей спальни барина или в людской на полу и лавках. С улицы слышался лишь лай собак, стук в деревянную доску или треск трещотки – это сторожа, обходя усадьбу, отпугивали лихих людей. В доме только тускло светила лампада, начинали шуршать мыши да выползать из своих щелей тараканы и клопы – верные спутники человека XVIII века, которые порой долго не давали уснуть.
Издали помещичья усадьба казалась скопищем построек, замыкающих широкий и грязный двор. К дому пристраивались людские избы, где в тесноте и грязи жили слуги – дворовые люди. Вокруг двора громоздились разные хозяйственные постройки: сараи, погреба, конюшня, псарня и
Иначе жили крепостные. Деревянный дом с маленькими окошками, затянутыми бычьим пузырем, казался темной пещерой, куда попадали через низенькую, обитую рогожами дверь. Единственная, без перегородок горница с земляным полом, иконами в красном углу и мебелью – столом и лавками вдоль стен – отапливалась по-черному, то есть печь не имела трубы. Дым уходил наверх в темную мглу. Привычных для нас потолков не строили, и внутренняя часть крыши служила потолком. Черное отопление позволяло лучше согреть дом. Дров на черную печь шло в два раза меньше, чем на печь с трубой. Заготовка дров с одним только топором, при отсутствии в те времена привычных нам пил, была делом хлопотным и долгим.
Возле печи – места работы хозяйки с раннего утра до вечера – строились полати, то есть помост, который упирался одной стороной на печь, а другой – в стену дома. На полатях спали дети, старики же забирались на лежанку печи – самое теплое место. Под полатями на зиму селили телят, овец. На этом узком пространстве, освещаемом вечером лучиной, и протекала жизнь русского крестьянина первой половины XVIII века. Так жили государственные, дворцовые, помещичьи крестьяне. Всем им хлеб доставался в тяжком труде на поле, в непрерывной борьбе с природой. Все они боялись недорода, ранних заморозков, долгих дождей. Нередко они с тревогой всматривались в небо, если очень долго не было дождей. Жизнь людей XVIII века, и особенно крестьян, была коротка: недоедание, болезни, несчастные случаи обрывали ее задолго до 35—40 лет. Но все же хуже всех приходилось крепостным крестьянам. Их жизнь часто зависела не только от природы, но и от помещика – полновластного хозяина своих крепостных.
Легенды и слухи
Ванька Каин, или московский оборотень
Имя вора и разбойника Ваньки Каина стало нарицательным еще в XVIII веке. Любопытно, что Каин прославился не только беспримерными злодеяниями, убийствами, обманами, но и … писательством, литературной деятельностью. В какой-то момент, отбывая каторгу в Рогервике (ныне порт Палтийски, Эстония), он надиктовал одному из своих грамотных товарищей рифмованные записки о своих приключениях. Мемуары эти были такие же лихие, талантливые и нахальные, как и сам Ванька. История эта началась тривиально – с доноса. В декабре 1741 года вор и разбойник Ванька Каин добровольно явился в московскую полицию (так называемый Сыскной приказ) и подал челобитную, в которой признавался, что он вор и грабитель и что, горько раскаиваясь в своих преступлениях, он просит власти дать ему шанс «ко исправлению» и «во искупление» содеянных им злодейств готов выдать полиции всех своих товарищей. Затем в сопровождении отряда солдат он начал ходить по известным ему притонам и хватать преступников, которых до этого безуспешно разыскивали по всей стране. Вступить на стезю добродетелей знаменитого уголовника вынудили суровые обстоятельства…
А до этого биография Ваньки Каина (в миру – Ивана Осипова) складывалась вполне банально. Крепостной купца Филатьева из Ростовского уезда был определен в московский двор своего помещика, пожил там несколько лет, а потом решил бежать, ограбив (с сообщником по кличке Камчатка) хозяина. Сообщники, сделав свое дело, скрылись в одном из притонов. Но Ваньке не повезло. Он вышел из убежища – и тут же попался дворовому Филатьева, который сгреб юношу и поволок его домой, к разъяренному барину, который посадил вора в холодную. Однако тут Каин, проведав от знакомых дворовых, кричал «Слово и дело!» – клич доносчиков. В полиции он донес на господина, что его дворовые убили солдата и спрятали его тело, хотя хозяин даже и не знал об этом. Донос подтвердился, и Ванька в награду за это получил вольную. И началась преступная карьера Каина. Он сразу же стал выделяться из московского ворья редкой изобретательностью, тонким знанием человеческой психологии, умением импровизировать. Особых успехов Ванька достиг в тонком, требовавшем тренировки и таланта «карманном мастерстве», умел ловко и незаметно вытаскивать из карманов ротозеев деньги, платки, табакерки и часы – по тем временам настоящее состояние. Воровская кооперация, солидарность играли в преступной жизни Каина и его сообщников большую роль. Летом Каин и многие ему подобные отравлялись на традиционные «гастроли» по городам и ярмаркам, где воровали, грабили, убивали. Как-то осенью 1741 года заскучал Каин от опасной воровской жизни и решил, как уже рассказано выше, пойти «с повинкой» в полицию и предложить властям сотрудничество. Сохранился первый отчет (за 28 декабря 1741 года) протоколиста, который с солдатами ходил с Ванькой по притонам и хватал бывших соратников Каина: «Он же, Каин, близ Москворецких ворот, указал печеру (пещеру. – Е. А.) и сказал, что в той печере мошенник беглый извощик Соловьев Алексей, и в той печере оного Соловьева взяли, у него же взяли из кармана доношение, в котором написано рукою ево, что он знает многих мошенников и при том написан оным мошенникам реестр». Иначе говоря, Каин с солдатами влезли в «печеру» в тот самый момент, когда Соловьев заканчивал список «товарищей» для сдачи их полиции. Возможно, Каин не случайно начал облаву с Соловьева. Он знал о намерениях беглого извозчика и решил его опередить – в реестре Каина сам Соловьев был отмечен одним из первых…
По наводке Каина солдаты брали один притон за другим. С февраля 1742 года Каин получил право сам, без начальников, заниматься облавами. И тут он развернулся вовсю: нанял на Зарядье дом, ставший местом, куда приводили пойманных воров, где их дальнейшую судьбу решал сам Каин – отпустить или сдать в полицию. Сюда заходили чиновники Сыскного приказа, доносчики, просители, вообще нужные люди. Тут же шла большая карточная игра. Словом, недалеко от Кремля открылось уникальное частное сыскное бюро, точнее настоящая легальная «малина» большой банды воров, грабителей и убийц. Ванька стал настоящим оборотнем. Как было записано потом в его деле, «доноситель Иван Каин под видом искоренения таких злодеев, чинил в Москве многие воровства и разбои, и многие грабительства». Из материалов этого дела следует, что Каин окружил себя не только преступниками, но и богатыми клиентами. Он охотно обслуживал высокопоставленных персон, у которых случались несчастья – дом обворовали, родственника ограбили, слуга бежал. Полиция, как и всегда, разводила руками, а Ванька действовал. через своих людей в воровском мире он быстро находил украденное и затем небескорыстно возвращал вещи и ценности хозяину. И так это нравилось почтенным москвичам, что в 1744 году Каин получил охранную грамоту от Сената, которая предписывала всем властям и частным лицам «Каину в поимке злодеев обид не чинить
Пересказывать «подвиги» Каина – все равно что цитировать современную уголовную хронику. Главное – борьба Каина с преступностью тесно переплеталась с нею же. Для «отчетности» он ловил мелких воришек, с крупных брал дань, давал «крышу» купцам и ремесленникам, порой наказывал их за строптивость или, узнав постыдные тайны их обогащения, шантажировал. Подпольные ремесленники и контрабандисты души в нем не чаяли – он был их покровитель и пастырь. Конкурентов «своих» предпринимателей он безжалостно сдавал полиции или сам убивал. Постепенно вокруг него образовалась «старая гвардия» головорезов – около 40 проверенных и верных людей. С ними, да с отрядом солдат, Ванька совершал «торговые инспекции» по Москве: проверял, не обвешивают ли торговцы солью бедный народ (и находил, что, действительно, обвешивают!), хватал торговцев запрещенным товаром и воришек в рядах. Когда он уставал от дневной «законной деятельности», то выходил ночью с кистенем «руку правую потешить», совершал налеты, грабил, убивал, брал заложников и волок их к себе в Зарядье, где поутру ждал родственников с деньгами. Впрочем, Каин не был особенно жаден до денег – их у него было довольно. часто он шел на «дело», движимый страстью авантюриста, который испытывает удовольствие от опасности и скучает без риска.
Ясно, что, живя в тяжких грехах, Ванька понимал, что ему грозит опасность разоблачения, и делал все, чтобы избежать эшафота. Из дела Каина видно, что он дружил с сильными мира сего – чиновниками Сыскного приказа, полиции, Сената. Дружба была взаимная – он платил им деньгами и услугами, они его всячески покрывали. Сращение власти и уголовщины было полным. Позже Каин показал, что чиновники, «за то, чтоб ево остерегали, даривал им и многократно в домах у них бывал и, как между приятелей обыкновенно, пивал у них чай и с некоторыми в карты игрывал». Дарил он чиновникам и конфискованные у воров вещи, которые раскладывал (для удобства выбора) на столе в судейской комнате – так сказать прямо на алтаре правосудия, посредине которого стояло «зерцало» Петра Великого с законами империи!
Как-то раз Каин «для непотребного дела сманил», а потом, как ненужную тряпку, выбросил 15-летнюю дочь солдата. Отец девушки сумел подать жалобу и на Каина, и на чиновников, его покрывавших. Началось следствие в тайной полиции. Каин, не привыкший к «суровству», испугался и стал давать показания. Пошли аресты, допросы, дело закрутилось. Между тем руководство Сыскного приказа, на котором «подрабатывал» Каин, во что бы то ни стало хотело заполучить Каина к себе. чем могло закончиться для Ваньки это расследование, объяснять не надо. Но московский генерал-полицмейстер Татищев оказался человеком порядочным и умным – Ваньку в Сыскной приказ не отдал, а караулы приказал удвоить… Дело тянулось долго-долго. Только в 1755 году Каина приговорили к смерти. Однако поскольку при Елизавете никого не казнили, то Каину «навели красоту»: вырвали ноздри, выжгли на лбу «В», на левой щеке – «О», а на правой – «Р» и, заклепав в кандалы, отправили «в тяжкую работу» на каторгу в Рогервик, где он и надиктовал свои мемуары – одну из любимых народом книг. Но что примечательно – каторга не место для отдохновений, видно, и там Каин пристроился. Как писал служивший конвойным офицером в Рогервике А. Т. Болотов, те из преступников, кто имел деньги, «дикий» камень не ломали и в порт его не таскали, а жили припеваючи в выгороженных в казарме каморках. Из высокопоставленных сообщников Каина никто на каторгу не попал, кто-то был уволен, кто-то переведен в другую канцелярию, кто-то отделался испугом…
Дело Салтычихи
Бесконтрольная власть одного человека над личностью, жизнью другого при крепостном праве не могла не порождать страшных жестокостей, особенно когда эта власть оказывалась в руках людей неуравновешенных, психически больных. Елизаветинское время оставило потомкам пример чудовищного помещичьего изуверства. Речь идет о «Салтычихе», 25-летней Дарье Николаевне Салтыковой, к которой в 1756 году, после смерти мужа ротмистра Глеба Салтыкова, перешло по наследству богатое имение. И вот к концу 1750-х – началу 1760-х годов по Москве поползли слухи о страшных делах, которые творятся в доме Салтычихи на Кузнецкой улице.
Когда власти начали расследование дела Салтыковой, то следователи были поражены масштабами преступления. Многочисленные свидетели показали, что Салтычиха за несколько лет замучила, лично убила или приказала своим людям умертвить не менее 100 своих крепостных! Юстиц-коллегия, тщательно расследовав все показания, пришла к заключению:
Салтыкову можно признать убийцей если не всех ста человек, объявленных доносителями, то несомненно 50 человек, о коих собранными справками сведения так положительно клонятся к ее обвинению… В числе убитых мужчин было два или три, остальные затем все женщины… Некоторые из этих женщин забиты до смерти конюхами или другими людьми Салтыковой, наказывавшими их непомерно жестоко по приказанию госпожи (из дела видно, что муж-конюх, по приказу Салтычихи, засек насмерть свою жену. – Е. А.), но большею частию убивала она сама, наказывая поленьями, вальком, скалкой и пр. Наказаниям подвергались женщины преимущественно за неисправное мытье полов и белья.
Салтычиха не знала меры в своей жестокости и преступления совершала в самом центре Москвы, на глазах полиции. Дворовые Салтычихи многократно жаловались на жестокое обращение своей госпожи властям, но она умела задобрить власти взятками и потом с еще большей жестокостью принималась убивать людей. Долгие годы тянулось следствие по делу Салтыковой. Оно закончилось в 1768 году. Салтычиха, так и не раскаявшаяся ни в одном из совершенных ею убийств, была лишена дворянства, заключена в подземную тюрьму московского Ивановского монастыря, где провела 11 лет. Затем ее, названную в императорском указе «уродом рода человеческого», перевели в каменную пристройку у стены собора того же монастыря. Здесь она просидела еще 22 года, как зверь кидаясь на решетку при появлении любопытствующих посетителей.
Избавиться от крепостничества, кроме как по воле помещика, крепостному было невозможно. Все остальные способы добиться свободы были либо аморальны, либо преступны, уголовно наказуемы. Так, в материалах Тайной канцелярии аннинского и елизаветинского царствований встречаются такие дела, которые были начаты по доносам дворовых, подслушавших разговор господ в спальне и потом кричавших «Слово и дело» – призыв доносчика к властям. Они надеялись, что получат – согласно закону – свободу как вознаграждение за донос. Но не все могли идти таким бесчестным путем и поэтому сами нередко вступали на путь преступления. А для этого так мало требовалось – уйти без спросу помещика или приказчика со двора или из деревни. И вот ты уже и преступник, беглый! Но что делать? Бегство было единственным и самым распространенным способом спасения от крепостного права. Крестьяне обычно бежали в Польшу, на Юг (Дон и его притоки), в Сибирь. Традиционно действовали и власти: заставы, воинские команды, облавы, кандалы, наказание и… возвращение к помещику. Немало крепостных, отчаявшись, брались за оружие, уходили в многочисленные разбойничьи шайки, нападавшие на помещичьи усадьбы. Не все такие истории говорили о сопротивлении крестьян крепостному праву. Среди разбойников укрывалось немало беглых уголовников, опустившихся личностей, садистов, наслаждавшихся мучениями помещичьих жен или детей. Известно много случаев, когда такие банды возглавляли дворяне-помещики, сделавшие свои имения притонами для разбойников и воров. Но все же признаем, что между разгулом крепостничества и разбоями существовала прямая связь: крепостное право с неизбежностью порождало ответное насилие.
Приватная жизнь профессора механики
Проза:
современная проза
рейтинг книги
