Империя проклятых
Шрифт:
Ненавидеть то, что тебя дополняет.
Любить то, что разрушает тебя.
– Наверное… да, еще бутылку, – наконец хрипло прошептал он.
Жан-Франсуа улыбнулся, мрачно и коварно, кивнув рабам-мечникам за спиной. Когда Дэлфин и его люди вышли из комнаты, он взял Дарио за руку.
– Позаботься обо всем, что может понадобиться шевалье, мой милый.
– Как угодно, хозяин.
– Забери с собой свои гребаные глаза, Честейн, – прорычал угодник, оглянувшись через плечо. – Я здесь не для того, чтобы устраивать чертово шоу.
Вампир усмехнулся и направил свою
– Пойдем, Арман, – проворковал он. – Наш гость такой застенчивый.
Жасмин выскользнула из камеры, за ней, затаив дыхание, с мурашками по коже последовала Мелина, терпеливо ожидая за порогом с мечниками. Жан-Франсуа по-прежнему смотрел в спину угодника-среброносца, и на его лице играла улыбка, острая, как лезвие бритвы.
– В конце концов, – пробормотал он, – ты отдашь зверю причитающееся.
Габриэль оглянулся на вампира, и голос его прозвучал глухо, как пепел:
– Или он сам все возьмет.
Маркиз поклонился.
– Sante, шевалье.
– Morte, холоднокровка.
Вампир выплыл из комнаты, точно дым, закрыв за собой дверь на засов. Габриэль прислушался к их шагам, затихающим на холодных каменных ступенях, к дыханию мечников прямо за дверью камеры. Он слышал участившийся пульс юноши у него за спиной, ощутил на костяшках пальцев аромат своей крови, смешанный с кровью сестры, почувствовал, как пересыхает у него в горле, вспомнил мягкую кожу у себя под руками, теплую и гладкую струю, которая, коснувшись языка, проникала в рот, от чего он весь вспыхивал ярким пламенем.
Он отвернулся от окна, и взгляд его серых, как грозовая туча, глаз упал на подарок, оставленный маркизом. Дыхание участилось. Руки сжались в кулаки. Целую вечность он смотрел на него, восхищаясь красотой младокровки, его темно-карими глазами, белоснежной кожей и чернильно-черными волосами. А когда убедился, что все ушли – вампир укрылся мягкими шелками в своем будуаре, чтобы заглушить ту агонию, которая была ему слишком хорошо известна, – бледнокровка сделал шаг к своей цели.
И еще один. И еще.
Младокровка вздернул подбородок, когда на него упала тень угодника-среброносца, тяжело сглотнул, и зрачки у него расширились в предрассветном сумраке. Габриэль шел как человек, идущий к виселице, остановившись достаточно близко, чтобы почувствовать тепло юноши на своей коже. Сердце у него в груди было тяжелым, точно железо, а шепот – острым, словно нож во тьме.
Пред тем, как пятеро сойдутся вновь,
Святой клинок падет стремглав,
Священная прольется кровь…
Младокровка прижал указательный и большой пальцы левой руки к сердцу.
Завесу тьмы с небес сорвав.
– Тебе лучше быть готовым, – предупредил Габриэль. – Хоакин-Хоакин Маренн.
Юноша кивнул, и
– За Грааль, шевалье.
– За Грааль. – Габриэль кивнул.
II
Последняя лиат сидела в темноте, в одиночестве, но не одна.
Перед ней по реке неслись черные воды, стремительные, как кровь ее брата, которая теперь билась в ее жилах. В аду, который они ей устроили, света теперь не было, маркиз отправился в свою постель, его слуги – к нему в объятия, а угодник-среброносец – в башню наверху. Но внизу, среди осколков разбитого стекла, застывающих брызг красного и обломков серебряной решетки, которая когда-то сковывала ей рот, Селин чувствовала его.
Биение крошечного пульса в темноте.
– Иди сюда, малыш, – прошептала она. – Мы не причиним тебе вреда.
Она потянулась к существу своими дарами – да, украденными, но все равно ее – в самый дальний угол своей камеры. Она чувствовала его маленький разум, слышала, как его лапки зацокали коготками по камням, когда она позвала. Селин положила бледную руку на землю, позволив ему забраться в ладонь, и поднесла его к своим черным глазам, достаточно мертвым, чтобы неплохо видеть в холодной темнице. Маленькая мышка деловито чистила усики лапками, глядя на нее такими же темными и суровыми глазами, как у нее самой.
– И как называет тебя твой хозяин, маленький брат?
Мышка пискнула в ответ, тоненько и пронзительно.
– Марсель, – повторила она. – Красивое имя.
На последнем слове она улыбнулась острой, как сломанный клинок, улыбкой.
– Ты здесь, чтобы шпионить за нами, Марсель?
Мышка утвердительно пискнула, совершив круг по ладони. Она грустно кивнула.
– Твой хозяин действительно не знает, с чем имеет дело, верно?
Марсель протестующе запищал, и она наклонила голову, прислушиваясь.
– Не обижайся, petit frere. На самом деле никто не знает. Но позволь нам угостить тебя вкусняшкой в качестве искренних извинений. Чтобы набить твой маленький животик до отвала. Впереди нас ждет мрачный и одинокий день, и кто знает, сколько пройдет времени, прежде чем мы снова поговорим. Мы жестоки, Марсель, и холодны, но не настолько, чтобы оставить тебя недовольным. Так что давай закончим, малыш. Финал должен быть достойным.
Она откинула с лица длинные волосы цвета полуночи, облизала красные губы, такие же, как у ее матери: гладкие, полные, в форме бантика.
– Мы рассказали твоему хозяину о похоронах Грааля. Об именах, которыми ее нарекли, и о песнях, спетых в ее честь, и о черном ответе небес, и о том, что мы не видели, как ее хоронили. Все это правда. Мы ждали внизу, в склепе Матери Марин, в окружении безмолвных изваяний и разбитых надгробий. Мы сидели в воде и смотрели на эти слова. Эти истины.
Не зная их значения.
Из чаши священной изливается свет,
И верные руки избавят от бед.
Перед святыми давший обет,