Империя проклятых
Шрифт:
Один человек, что вернет небу цвет.
Неизвестный автор
I
Мертвый юноша открыл глаза.
Все вокруг было неподвижным и безмолвным, а самым неподвижным и безмолвным был он. Он казался статуей, только зрачки у него резко расширились, а бескровный рот слегка приоткрылся. Когда он пробудился, дыхание не участилось и сердце в груди, под фарфоровой кожей, не застучало барабанным боем. Он лежал в темноте, обнаженный и кроткий, точно херувим, смотрел на потертый временем бархатный балдахин над головой и гадал,
Ночь еще не наступила, это точно. Дневная звезда до сих пор целовала горизонт, и тьма пока не опустилась на колени. Смертные, делившие с ним огромную кровать с балдахином, были мирными, как трупы, и тоже почти не шевелились, если не считать легкого движения руки красавчика, лежавшей у него на животе, и плавного ритма дыхания горничной, спавшей у него на груди. И он не чувствовал ни голода в этой отягощенной телами постели, ни холода среди такого спелого очарования. Так что же тогда вырвало его из сна?
Днем ему не снились сны – его сородичи по крови никогда не видели снов. Но все же он понимал, что отдых не принес ему облегчения, а хрупкий дневной свет – отдыха, и теперь, полностью выйдя из смертельной тьмы сна, он сразу все вспомнил.
Жан-Франсуа понял, что его разбудило. Это была боль.
Он вспомнил руку, протянувшуюся к его шее, пока в голове у него трупными мухами танцевали образы. Вспомнил твердые, как железо, пальцы, погрузившиеся в пепел его горла. Окрашенные вином клыки, обнажившиеся в рыке. Серые, как грозовые тучи, глаза, полные ненависти, когда Жан-Франсуа с грохотом впечатали в стену и от кожи у него повалил красный дым.
«Я ж говорил, что ты у меня, сука, еще покричишь».
Через несколько мгновений ему бы пришел конец. Он знал это. Если бы не Мелина со своим кинжалом из сребростали…
Страшно представить.
После всего, что ты видел и делал.
Представить себя умирающим прямо там, в грязной камере.
Лежа в темноте, Жан-Франсуа поглаживал себя по горлу, саднившему после нападения Габриэля де Леона. Представив эти серые безжалостные глаза, подернутые красной дымкой, мертвый юноша почувствовал, как сжались его челюсти. И на мгновение – всего на один смертный вздох – маркиз испытал ощущение, которое, как он думал, было предано праху десятилетий.
«Никто так не боится смерти, как твари, живущие вечно».
Его движение потревожило девушку, лежавшую рядом, и она вздохнула, прежде чем снова погрузиться в сон. Уроженка Зюдхейма, она была прелестным цветком, с мягкими темными кудрями и темно-оливковой кожей. Щупловата на его вкус, но в эти ночи все они были такими, и на несколько лет старше Жан-Франсуа, когда он получил Дар. Зато кожа теплая, а прикосновения – ох, какие умелые. Всякий раз, когда она смотрела на него, ее темно-зеленые глаза набухали голодом, что удивительно контрастировало с ее образом инженю.
Она служила в его борделе уже почти четыре месяца. Распутная и податливая. На мгновение Жан-Франсуа захотелось вспомнить, как ее зовут.
Его глаза заскользили по ее обнаженному телу: сочная линия артерии на внутренней стороне бедра, восхитительный узор вен на запястьях и выше, вплоть до острого лезвия ее челюсти. Он смотрел,
Его пальцы погружаются глубже.
Его губы достаточно близко, чтобы поцеловать.
«Покричи для меня, пиявка».
Историк оперся на локоть, золотистые кудри рассыпались по щекам. Юный красавчик у него за спиной вздохнул, возражая, шаря рукой по холодным простыням. Жан-Франсуа полагал, что этот красавчик с волосами цвета воронова крыла и кремовой кожей – нордлундец. Лет ему было около двадцати. Историк получил его в подарок от виконтессы Николетты, племянницы по крови, несколько недель назад в качестве взятки в обмен на доброе слово, которое он должен шепнуть на ухо императрице. И хотя Жан-Франсуа ненавидел Николетту, как яд, подарок все же принял. Красавчик был поджарым, словно чистокровная лошадь, а на запястьях, горле и в нижней части тела виднелись следы острых, точно иглы, зубов.
Его имя определенно начинается с буквы Д…
Жан-Франсуа провел мраморными кончиками пальцев по коже девушки, нежной, словно первое дыхание весны. Шоколадные глаза полуприкрылись в предвкушении, как только отреагировало ее тело – так красноречиво, когда один острый как бритва ноготь задел следы укусов у нее на горле. Чудовище наклонилось, язык быстро обвел набухший сосок, и дыхание горничной участилось, она задрожала и теперь полностью проснулась. Тепло крови, которую он выпил перед тем, как все они погрузились в сон, исчезло – его губы, наверное, были прохладными, словно тающий лед. И все же она застонала, когда он втянул сосок глубже в рот, прикусывая сильнее, но недостаточно сильно. И пока он раздвигал ей бедра, она осмелилась провести рукой по его золотистым волосам.
– Хозяин… – выдохнула она.
Красавчик тоже проснулся, разбуженный вздохами горничной.
– Хозяин, – выдохнул он.
Девушка нежно целовала его шею, все ближе к ранам, оставленным де Леоном. Жан-Франсуа схватил ее за локоны, и она резко вдохнула, когда он оттащил ее назад. Пульс у нее теперь стучал боевым барабаном, и Жан-Франсуа поцеловал ее, крепко, сильно, так что его клыки рассекли ей губу, и на их танцующие языки пролилось несколько капель ярко-рубинового огня.
Затем жажда усилилась, и ему удалось укротить ее лишь на мгновение. Но маркиз был существом, которое наслаждалось охотой так же, как и убийством, поэтому он прервал кровавый поцелуй и направил горничную к твердому, как скала, красавчику у него за спиной.
Она сразу все поняла и приоткрыла губы, когда нордлундец встал на колени, чтобы встретить ее. Он застонал, когда она взяла его в рот, пульс под гладкой теплой кожей участился. Маркиз некоторое время наблюдал, как пара раскачивается, а свет и тени играют на их телах. Запах, витающий в воздухе, подсказал Жан-Франсуа, что горничная уже стала влажной и теплой, как летний дождь. Он слегка коснулся пальцами ее киски, и она задрожала от вожделения, поджимая пальцы ног, сильнее прижимаясь к его руке, желая его, умоляя…