Империя
Шрифт:
Сюда сгоняли тысячи рабов, чтобы этот многочисленный персонал трудился здесь в поте лица, приводя в движение немыслимые механизмы, которые обеспечивали зрелищность представления и заставляли толпу кричать от удивления и восторга. Тут же держали и гладиаторов. В каждой предназначенной для них камере стоял топчан, устланный соломой. Напротив спального места на вбитых в стену стальных кольцах висели толстые цепи, которые не смогла бы порвать и сотня человек. Мощные дубовые двери, способные выдержать даже удары осадного тарана, запирал массивный замок. Все это было сделано для того, чтобы обученные убивать бойцы не смогли сговориться и подготовить мятеж. Слишком уж запомнилось римлянам восстание Спартака, и повторять свои ошибки они не хотели.
В одну из таких комнат и впихнули Ратибора, после чего металлический звук замка
Беспокойно ворочаясь, он видел во сне свою далекую родину, свой народ и привычную зиму. Зиму, которой ему так не хватало в этом жарком и пыльном городе, где он, выросший на лоне природы, задыхался от смрада, скопления людей и постоянной духоты. Ему снился зимний лес с деревьями, укрытыми пушистым белым покрывалом и трещавшими от морозов, по которому он, еще совсем маленький, вместе с отцом прогуливался верхом, осматривая семейные владения. Эта картина и теперь стояла у него перед глазами: зимний лес утопает в снежных заносах, конь, ступая по белой целине, проваливается по колени в обжигающе холодные сугробы, а вокруг видны лишь темные стволы обнаженных деревьев и зеленые лапы елок и сосен. Они то и дело сбрасывают с себя непомерную ношу, осыпаясь снежным водопадом вниз, и тут же по лесу разносится испуганное щебетание птиц, отзывающееся эхом на огромные расстояния. А когда маленький Ратибор выглядывал из-за ворота своего полушубка и, приподнимаясь на стременах, смотрел вперед через косматую гриву лошади, он видел, как солнце, отражаясь от снега и инея, будто рассыпает перед ним сверкающие бриллианты.
– Смотри, Ратибор! – говорил его могучий, словно скала, отец своим громогласным голосом. – Смотри и помни: это твоя земля! Вырастешь – станешь править ею вместо меня. Береги нашу землю от врагов. Будь примером своему народу, ибо простой человек подражает своим князьям. Какой князь, такой и народ. Станешь плохим хозяином для своей земли, так и народ начнет дурить. Допустишь воров и лихоимцев к себе, так и народ будет воровать, видя, что твои ближайшие товарищи не брезгуют запустить в казну свою лапу. Суд вершить начинай с приближенных своих. Поймет народ тогда: раз ты и ближних не жалеешь, то уж простолюдина и вовсе не пощадишь. Тогда они тебе, Ратибор, словно дети, верны будут!
И он запоминал, глядя на могучие стволы вековых деревьев, уходящих прямо в прозрачное, бесконечное небо. Он смотрел на этих великанов и не знал, даже не догадывался, сколько им лет. Он только понимал, кутаясь в теплый полушубок, сколь величественны они по сравнению с ним, который еще и жизни-то совсем не видал. Оборачиваясь, Ратибор видел своего отца, который, выпрямившись в седле, словно струна, с суровым взглядом управлял конем. Вслед за ним шла его дружина, готовая по первому приказу кинуться в бой на любого врага и без сомнения отдать жизнь за своего князя.
Когда завершился кульминационный момент игр в Колизее и толпа, насытившаяся зрелищами, возжелала хлеба, Марк встал со своего места и произнес:
– Нам пора идти.
– Но почему? Люди же не расходятся. Они, наверное, еще чего-то ожидают? – спросил Луций, удивленный торопливостью Марка.
– Люди ждут, когда начнут раздавать тессеры.
– А что это? – тут же поинтересовался Понтий.
– Тессеры, Понтий, – это небольшие свинцовые таблички с номерами, по которым можно получить разные призы. Так сказать, дары для собравшихся тут бездельников.
– А что за призы? – вставая с места, снова спросил Понтий.
– Всякие, начиная с денежного выигрыша и заканчивая какой-нибудь
– Но почему? Может, нам тоже повезет, и мы что-нибудь выиграем!
– Поверь мне, Понтий, тессер очень мало, а желающих их получить – слишком много. Как только их звон огласит трибуны, тут начнутся такие потасовки и давка, что вам попросту будет не до призов. Я лишь пытаюсь вас уберечь от этого: слишком уж жалка нажива и слишком велика цена за нее. Сегодня тут будет очень жарко, и в давке погибнет много народу, поэтому лучше отойти на расстояние. Ведь всегда приятнее наблюдать за безумием, нежели участвовать в нем. Да, будет вам, о чем сегодня рассказать дома. Думаю, Мартин сильно огорчится, послушав вас. Жаль, что он не смог вырваться сюда, ему бы наверняка понравилось. Не правда ли, Ромул? – спросил Марк у побледневшего парня. Тот взглянул на сенатора не моргающим взглядом и молча кивнул головой.
– Мартин себе все локти искусает, когда мы ему расскажем обо всем, что тут видели! – радостно воскликнул Понтий.
– Возможно, он их уже кусает, Понтий, – как-то не к месту обронил Марк, спешно направляясь к выходу.
– Вот бы увидеть поближе того гладиатора, – с восхищением тихо промолвил Луций.
Ратибор явно удивил юношу: Луций до сих пор вспоминал, как он один сражался против стольких противников. Как он хотел принять смерть, как мгновенно отыскал глазами в толпе того, кто первым потребовал оставить его в живых, и как долго смотрел в сторону юноши. Смотрел даже тогда, когда император решал его судьбу. Стойкость и мужество этого гладиатора восхитила Луция даже больше, чем Понтия, который вначале, как и все, хотел смерти этого воина. Марк услышал его восхищенные слова и незаметно улыбнулся, продолжая выводить парней из амфитеатра.
Вскоре, как и говорил сенатор, на арену выехали несколько колесниц, которыми управляли девушки в костюмах богини Фортуны. Они скакали по кругу и разбрасывали по сторонам свинцовые таблички, а толпа, жадная до легкой наживы, кидалась за ними. Давка, действительно, образовалась нешуточная: люди с задних рядов напирали на тех, кто стоял впереди. Один пожилой мужчина резко выхватил у другого злосчастную табличку и с криком «Моя!» отпихнул конкурента, после чего попытался вырваться из толпы. Но не тут-то было: стоявший рядом молодой парень немедля оглушил его ударом в затылок, и мужчина рухнул без чувств между каменными сиденьями амфитеатра. Толпа сразу загудела, словно это были не люди, а стая хищников, которая почуяла кровь и ринулась за добычей. Упавших нещадно топтали, повсюду слышались крики и брань. И там и тут люди дрались не на шутку, пытаясь отбить друг у друга свинцовую пластинку, дававшую право получить бесплатную безделушку.
Луций, Ромул и Понтий смотрели на это столпотворение со стороны, и каждый из них думал о том, как хорошо стоять здесь, а не находиться там, среди озверевших людей, стремящихся заполучить хоть что-нибудь, пусть даже несколько гнилых луковиц, лишь бы только даром.
Рассматривая толпу, Луций заметил, что на самом верхнем ряду амфитеатра в одиночестве сидел неприметный юноша – тот самый, которого он видел в доме Марка, когда пришел туда в первый раз. Юноша пристально наблюдал за тем, как безумствует толпа, словно пытался запомнить каждое движение и каждый крик людей, стремившихся заполучить себе свинцовую табличку. Луций, не отрываясь, смотрел на парня, а тот, завороженный, сидел, не шевелясь, на своем месте, будто каменное изваяние. Луцию даже показалось, что юноша как-то изменился. Он запомнил Аверу стройным и высоким парнем, а тут он сидел сгорбившись и немного наклонившись вперед. Хотя, может быть, зрение обманывало Луция. Он прищурился, чтобы лучше рассмотреть юношу, но внезапный порыв ветра поднял пыль, заставив всех отворачиваться и прикрывать лица, чтобы мелкие песчинки не попадали в глаза. Когда же ветер стих и Луций вновь открыл глаза, Авера исчез, словно растворившись в воздухе. Луций тщетно пытался найти его взглядом в толпе, переводя взор из стороны в сторону. Он даже хотел спросить Марка, почему тот не взял своего приемного сына (как он представил Аверу при их первой встрече) вместе с ними. И почему посадил его туда, где обычно сидят самые нищие и бедные сословия Рима? Ведь при таких связях и деньгах Марк мог с легкостью устроить его даже с теми, кто располагался по правую руку от самого императора. Внезапно Марк прервал его мысли: