Империя

Поворов Алексей Сергеевич

– Что ты веселишься?! Подстилка Клементия! – скривив лицо и не выдержав напряжения, произнес Мартин и шагнул было вперед. Но его моментально остановил Луций:

– Заткнись, Мартин, и стой спокойно.

– Что ты сказал? – перестав улыбаться, подойдя поближе к Мартину и посмотрев ему прямо в глаза, спросил Публий.

– Ничего он не сказал, тебе показалось, – почесав бровь, тихо ответил Луций, но тут же получил сильнейший удар в живот, отчего попятился назад, согнувшись от боли. Превозмогая ее, он, тем не менее, прохрипел: – Спокойно, парни, все нормально.

– Я разве с тобой разговаривал, новобранец?! – заорал Публий, брызгая слюной. На его крик тут же подбежали солдаты, но он, остановив их жестом руки, проговорил: – Живите пока! Завтра. Завтра вы примете присягу,

и я лично буду следить за тем, чтобы каждый ваш день был похож на последний. Попробуете сбежать, и я подниму всех на уши и объявлю вас дезертирами, а за это, сами знаете, какое наказание. Так что до завтрашнего утра! Дышите глубже! Наслаждайтесь! Клементий будет рад узнать, кто у меня в подчинении. А с тобой, щенок, я еще поквитаюсь! – грозя пальцем Мартину, произнес он.

Понтий развернулся и пошел вперед, уводя подоспевших солдат. Луций, скрючившись и держась за живот, тяжело дышал и морщился от боли.

– Да какого ты не дал нам набить ему морду?! – внезапно повернувшись к другу, раздосадовано спросил Понтий.

– И правда, Луций! Зачем ты Мартина остановил?! Наваляли бы этому гаду по полной! – поддержав Понтия, добавил Ромул.

– Вы что несете?! Кому наваляли бы? Центуриону?! – прокашлявшись и сверкнув бешеными глазами, ответил им Луций. – А от тебя Ромул я такого вообще не ожидал услышать! Миролюбивый ты наш! «Наваляли бы»! Ты что ли ему наваляешь? Вы теперь не на своей родной улице и не в школе! Хотя они и там нам всегда умудрялись навешать…

– Так их всегда больше было! – обиженно возразил Понтий.

– Да какая разница? Зарубите себе на носу: теперь мы в армии, и он наш командир! Тронете его, и вас в лучшем случае через строй прогонят, в худшем – повесят на кресте возле ворот лагеря! А ты, Мартин, в следующий раз держи язык за зубами! Мы все многое пережили, и да, ты пострадал больше всех, но во имя богов – постарайся не плевать смерти в лицо, хотя бы ради нас! Прошу тебя! Сципион велел продержаться месяц, значит, нужно держаться. Сейчас пойдем, осмотримся тут, а вечером я схожу к Марку, узнаю, что нового. А вы постарайтесь в этот месяц не подставлять друг друга из-за глупых амбиций. Сочтемся потом и со всеми сразу. Как говорит Марк, нужно переждать.

Последние шаги наверх дались Ратибору непросто. После того, как Александр ушел, его приковали к стене и не давали ни воды, ни еды. Теперь, закованный в железо по рукам и ногам, он, шаркая босыми ступнями по каменному полу, добрался до выхода из подземелий Колизея. Остановившись у двери, которая вела на поверхность, он отдышался и покрутил шеей, разминая ее. Железо натирало кожу до кровавых следов, но Ратибор уже не обращал на это внимания. Дождавшись, когда стражники отодвинут засов, русич неуверенной походкой вышел на свежий воздух. Яркий свет ударил по глазам, привыкшим к темноте подвала, и Ратибор опустил голову и зажмурился. С непривычки от свежего воздуха у него мгновенно закружилась голова. Он вдохнул полной грудью, наслаждаясь этим мгновением, словно в первый раз очутился на белом свете. Русич дышал глубоко и часто, пытаясь избавиться от ощущения сырости и воспоминаний о темном, до смерти надоевшем подвале с мышами и плесенью. Он стоял бы так целую вечность, наслаждаясь солнечными лучами и дыханием свободного ветра, но тут его в спину бесцеремонно толкнул стражник, так что он, запутавшись в цепях, еле устоял на ногах.

– Ступай, варвар! Чего встал?! – прикрикнул на него охранник по имени Руфус. Он был небольшого роста, щупленький и не очень привлекательный на вид. Стражником при Колизее Руфус оказался после того, как не прошел отбор в армию. Поскольку больше в жизни он ничего делать не умел, а власти ему хотелось, то единственный его путь был сюда. Впрочем, и в охранники его вряд ли бы взяли, если бы не дальние родственные связи с Крассом. Руфус всегда презирал тех, кто выделялся силой и мужеством, которых был лишен он сам. Своей жестокостью по отношению к рабам он снискал себе в подвалах Колизея дурную славу, хотя, как раз она, в конечном счете, и помогла ему стать во главе специального отряда, отвечающего за транспортировку рабов. Именно Руфус

приказал приковать Ратибора к стене и не давать ему ни воды, ни пищи, после того, как стало известно, что прежний хозяин продал своего гладиатора, а новый приказал доставить его в свое имение, не удосужившись прислать за ним своих людей. В этот промежуток времени Руфус мог делать с рабами все, что ему заблагорассудится, вдоволь утоляя свою жажду власти. Ведь рабу вряд ли кто поверит, что его не кормили или избивали. Да если бы и поверили, всегда можно было оправдаться тем, что раб пытался бежать, выказывал неуважение, проявлял свою волю – проступок придумать несложно. К тому же какая разница в том рабу? Собаке же не объясняют, за что ее наказывают.

– Куда меня ведут? – не поворачиваясь к стражнику, спросил русич, двигаясь вперед.

– А тебе не все ли равно, раб?! Давай двигай!

Вскоре они подошли к повозке, на которой располагалась клетка из толстой стали – в таких перевозили диких животных и невольников. Ратибора запихали туда и пристегнули за ошейник к одному из прутьев. Оковы с него так и не сняли, показывая тем самым максимальное неуважение к нему. Стражники ухмылялись и шутили над ним, а сами в душе боялись этого варвара, зная, что дай ему волю, он передушил бы их всех, словно беспомощных котят. Легко злить собаку на привязи, но только сумасшедший осмелится делать это, когда она свободна. Пристегивая Ратибора, охранник намеренно затянул его ошейник так туго, что тому стало трудно дышать. От нехватки воздуха и злости воин захрипел, залязгал зубами и попытался рвануться вперед, но сломать железо было вне человеческих возможностей. Закашлявшись и засопев, он посмотрел злобными, покрасневшими от напряжения глазами на своего мучителя.

– Любого дикого зверя нужно держать на привязи! – довольно произнес Руфус и со всей силы ударил по клетке палкой. Ратибор даже не моргнул и продолжал смотреть на него, хищно скалясь и тяжело дыша.

– Ничтожный, безмозглый варвар! – поговорил Руфус и, сплюнув в сторону, стал забираться на повозку.

Обычно рабов перевозили два охранника, но в это раз, учитывая, что раб – гладиатор, и гладиатор отменный, количество стражников увеличили до четырех. Повозка тронулась. Качаясь и трясясь по мостовым, она направлялась куда-то за город, провозя Ратибора по не виданному им доселе Риму, где все было ему чуждо и непонятно. Стражники, ругаясь на толпу зевак, пытались проехать по узким улочкам города. Людей было настолько много, и они были настолько разные, что русич с невольным интересом рассматривал их, а они глядели на него, словно на экзотическое животное. Вот мимо повозки прошла женщина, бросив на него беглый взгляд из-под накидки. У нее были темные, подведенные черной краской, выразительные глаза. Всего мгновение, и она растворилась в толпе, оставив после себя лишь головокружительный аромат духов. Ратибор попытался рассмотреть ее среди людей, но, увы, она исчезла. И снова галдящая, ржущая и шумящая толпа окружила повозку. Вдруг откуда-то из людской гущи вылетело яйцо: ударившись о решетку, его скорлупа разлетелась в разные стороны, обрызгав прикованного раба своим содержимым. Раздался смех.

– Нравится, варвар?! Почти как на арене! Да?! – обернувшись к нему, произнес Руфус и радостно рассмеялся.

Ратибор, не обращая на него внимания, прикрыл глаза. Телега, трясясь по мощеной дороге, медленно увозила его в неизвестность, а перед его мысленным взглядом вновь воскресали картины полузабытого прошлого.

Отец, весь в снегу, зашел в терем. Из раскрытой двери внутрь повалил пар. Он, отряхнувшись, прошел в горницу и, потрепав маленького Ратибора по голове, радостно произнес:

– Сегодня великий день, мой сын! Я устрою пир в честь важного гостя и моего друга!

Колесо телеги попало в яму и клетку, в которой задремал русич, качнуло так сильно, что он невольно приподнял веки. Из переулка выскочил малец в рваном балахоне с капюшоном на голове и, подбежав к стражникам, вытянул руку, явно прося милостыни, но вместо подачки получил плетью по спине.

– Пошел прочь, голодранец!

Маленький попрошайка лишь не по-человечески зашипел и, сгорбившись, снова скрылся в полутемном переулке.