Имперские игры
Шрифт:
Когда закончился собственно обед, были выпиты чай/кофе и выкурены сигары с сигаретами… наступила пауза. Кто-то отправился отдыхать – Елена по вполне понятной причине – другие воспользовались ситуацией, дабы по душам потолковать с давно не виденными знакомцами. Ни разу не удивлён тому, что Александр Александрович радостно вцепился в Марию и предложил ей прогуляться по аллеям близ дворца, да и вообще показать местные достопримечательности. Не уверен, что он сам их знал, но… повод ничем не хуже прочих, к тому же вполне себе соответствующий этикету. Прусские генералы нашли собеседника в лице Рамона Марии Нарваеса, ну а русский монарх беседовал с прусским, делая
Меня же отловил пусть не канцлер, но находящийся на пути к этой высшей имперской должности. Граф Николай Павлович Игнатьев, панславист, неплохой востоковед, министр иностранных дел Российской империи и просто любопытный человек, с которым мы уже имели честь познакомиться. А поскольку послеобеденное – ну очень послеобеденное, говоря по правде – выдалось тихим, ясным и не по ноябрьски тёплым, вполне можно было и на свежем воздухе оказаться. Пройтись, подымить неплохим табачком, побеседовать о делах взаимоинтересных. Собственно, это и произошло.
– Вы снова и снова при оружии, Виктор, - не совсем ожидаемо заострил внимания на моей постоянной вооружённости Игнатьев. – Даже там, где полностью безопасно. Дворец оцеплен многочисленной охраной, король Фильгельм понимает всю важность встречи. И то, что найдутся желающие убить некоторых из гостей.
– На богов надейся, а сам не плошай.
– Бога, Виктор. Вы всё же немного ошиблись в пословице моей и вашихп педков Родины. Или нет?
– Конечно же… нет, - позволяю себе улыбку, потому как разговариваю отнюдь не с врагом и даже не нейтралом, а с почти состоявшимся союзником. Пусть и не во всех делах. – Про моё крайне скептическое отношение ко всем трём ветвям авраамистического культа во всех его вариациях вам, я уверен, уже не раз докладывали. Иначе и быть не могло.
– Но вместе с тем веротерпимость в Ричмонде и не только там многих поражает.
Второй круг разговора. Нет, не круг, но виток спирали. Дела религиозные всё ещё обладали немалым весом. В России особенно со всеми прилагающимися сложностями даже в рамках официального православия, не способного не исходить на гуано в сторону совершенно безобидных староверов, но, вместе с тем, вполне себе спокойно терпящего более чем агрессивный ислам в кавказских регионах. Парадокс на парадоксе, как ни посмотри. Эх, недостаточно серьёзно их Петр Великий придавил, не окончательно придушила Екатерина, опять же Великая. Ограничили в жажде бесконечного обогащения, вырвали земли с рабами-крепостными, но и только. Стремление без мыла лезть в любую – а не только юных служек и молоденьких монашков – жопу ампутировать покамест так и не удалось.
Скоро стало понятно, к чему именно подбирался Николай Павлович. К возможности ограничения совсем уж мракобесного влияния нынешних церковных иерархов на жизнь тех, кто от них откололся. Если против аристократии они мало что могли сделать – шугали этих клоунов мигом и безвариантно, понимая, к чему подобное может привести – то вот купечеству, мещанам и тем паче простому крестьянству, случись что, приходилось плохо. Целый букет уголовных статей можно было приложить под понятия «вероотступничество» или там «святотатство». А уж в натягивании совы на глобус церковники-авраамиты много веков знали толк! Чего уж, раз порой пытались лезть со своими убогими рылами в дела научные. Того же беднягу Дарвина с его эволюционной
И не Дарвином единым. Чего стоили частенько случающиеся попытки лечить болезни вроде холеры молитвой, не давать соблюдать режим карантина, мешать медицинским исследованиям и даже пытаться устраивать погромы в некоторых лабораториях. Разумеется, это пресекалось властями, но, судя по всему, не так резко и жёстко, как оно требовалось, раз подобные эксцессы повторялись раз за разом. Неудивительно, что идеолог панславизма граф Игнатьев был сильно заинтересован в очистке религиозного аспекта, важного для Российской империи, от скопившегося за долгое время мусора.
– Сигариллу? – поскольку граф отрицательно покачал головой, предпочтя раскурить собственную папиросу, судя по запаху, набитую своеобразной смесью табаков, я ограничился тем, что достал из портсигара лишь одну «курительную палочку». Прикурив же от спички, поинтересовался. – Опять сложности родом из Синода не дают спокойно жить?
– Не из самого Синода. Не только из него, - неожиданно заюлил Игнатьев, у которого. Видимо, не получалось подобрать должные слова. – А, да простят меня силы небесные, вы, Виктор, всё равно о наших делах почти всё знаете!
– Всё не всё, а достаточно. Но почему столь яркие и вместе с тем печальные эмоции? Или опять кто-то из духовной верхушки очередное непотребие учинил, как они это очень хорошо умеют?
– И это тоже, - в две затяжки «сжигая» папиросу», граф отбросил окурок и потянулся за новой. – Есть у нас… первенствующий член Синода, если знаете про такое понятие…
– Знаком. Самый главный из лиц именно духовных, но вынужденный подчиняться обер-прокурору Священного Синода и уж тем боле монарху, официальному главе церкви. Но для простых попов и прочих монахов именно он «первый после бога». Именно он, случись столь желаемое для всех священнослужителей событие, станет патриархом. Ну или первым кандидатом на сие место. И что же этот ваш митрополит Исидор учинить изволил?
У Игнатьева аж уголок рта дёрнулся в неконтролируемой гримасе, когда я произнёс это имечко. Судя по всему, министр иностранных дел, рафинированный аристократ, очень сильно не любил сего мракобеса из рода потомственных носителей креста и рясы. И ведь было за что. Патологическая склонность к мракобесию и ненависть к науке выделяли Исидора даже на фоне его коллег. Особенно паразит бесновался по поводу исследований в медицинской области, связанных с лечением редких болезней и вакцинами. Ох и бесновался! Собственно, граф это и подтвердил, пусть и в более обтекаемых выражениях:
– Есть в Медико-хирургической академии ученые, исследующие разное, в том числе работу мозга. Важное дело, многим раненым в голову помочь может, как и тем. кто после контузии в себя годами прийти толком не может. А почтенный митрополит на крик изошёл, требуя работы прекратить, всё запретить. Можно было бы уладить как-то, но есть там один доктор медицины, Сеченов его фамилия…
– Иван Михайлович. Ну как же, знаем, - невольно улыбнулся я, вспоминая тут действительно мерзко-мракобесную историю, знакомую в моём родном времени многим. интересующимся историей и стыком науки с христианской религией. – Действительно выдающийся учёный, за которым будущее. И что же, ему мешают эти «исидоры»?