Импровиз. Война менестреля

Русанов Владислав Адольфович

Один из братьев — кажется, Бато, он, по мнению, Ланса всегда был чуть бойчее — ехал в голове колонны. Несмотря на непогоду, он сбросил капюшон и поглядывал по сторонам. Что он мог различить в кромешной круговерти и темноте, менестрель не знал, но вполне доверял спасителям. Простолюдины ближе к животным, чем благородные праны, а значит не лишены звериного чутья, когда дело касается времени и направления. Перелётные птицы ведь не сверяются по карте, выбирая путь, им не нужна клепсидра, что определить, когда лететь. Так же и деревенские

мужики. Чувствуют.

Судя по тому, как часто они поворачивали то вправо, то влево, Бато не только выбирал правильную дорогу в обход оврагов или излишне густых зарослей, но и петлял, как заправский заяц, сбивая со следа возможную погоню. Предосторожность полезная, но, казалось, излишняя. Дождь смывает следы, а переносящий палую листву ветер, отлично емув этом помогает. Да хоть с собаками ищи — ничего не выйдет. Ради это стоило не только терпеть холод и мокреть, но и благодарить за них Вседержителя.

Под утро альт Грегор был готов свалиться с коня от усталости и боли, но братья, очевидно, догадались — а может, почуяли его слабость и сделали привал. Огня не разводили, коней не рассёдлывали. Сгрудились у основания ствола полутораобхватного вяза, согревая друг друга теплом. У запасливых близнецов нашлись фляги с крепким и очень сладким вином, которые пустили по кругу. Досталась Лансу и краюха хлеба с куском сыра, но есть совершенно не хотелось. Точнее, не было сил жевать. Он ненадолго задремал? Памятуя народную мудрость — кто спит, тот есть.

Менестреля разбудили на рассвете.

Дождь стих, зато ветер усилился. От его напора холод пробирал до самого нутра. Одежда казалась ледяной, а ведь только осень. Что же будет зимой?

Близнецам пришлось подсаживать Ланса в седло. Он ослабел настолько, что сил едва хватило не падать. Почти как тогда в Трагере, когда неведомая хворь скрутила всё нутро. Он держал повод одетыми в перчатку пальцами левой руки, а правой схватился за переднюю луку, но так, чтобы спутники не видели. Стыдно.

Но Бато и Бето не замечали позорной езды бывшего хозяина. А если замечали, то искусно скрывали. Они давно избавились от чёрно-серебряных повязок. Наверное, ещё ночью. А вместе с этими знаками принадлежности к «правым», куда-то подевалась их угрюмость. Близнецы весело болтали. Трещали без умолку, как воробью в весеннем саду. В какой-то миг менестрель понял, что они не между собой перебрасываются шутками с прибаутками, а рассказывают ему свою историю. За братьями и раньше наблюдалась привычка излагать одновременно одну и ту же мысль, как один человек. Там, где первый обрывал фразу, второй продолжал, как будто Вседержитель дал им одну голову на двоих.

— А потом на кухне прятались.

— Передники нацепили.

— Бато говорит, мол, бочки катаем.

— И катали. До вечера.

— Потом вёдра с помоями схватили и бегом.

— Из замка выскочили, вёдра побросали.

— Зря. Хорошие вёдра были.

— Вернись

и забери.

— Сам возвращайся.

— Меня там ждали, ага…

— Меня тоже. Убежали, схоронились в порту.

— Ну, как в порту? Рядом с портом.

— Там кабаки и девки.

— И воры. Кошелёк срезали.

— Я грю — вы что творите?

— А они ржут.

— Я ему в зубы — они за ножи.

— Мы табуретами отмахались.

— Четверых покалечили, двоих насмерть.

— Пришлось удирать.

— Только пятки сверкали.

— На рынке говорили — хозяин в Унсалу ускакал.

— Мол, с королём Ронжаром дружит.

— Мы в Унсалу пошли.

— Ну, как пошли? Прибились к обозу купеческому.

— Мы же всё умеем. За лошадьми ходить.

— Кашу варить.

— Шорничаем помаленьку.

— Если надо, и тесаком рубанём.

— В Унсалу сходили. Там говорят, не было хозяина.

— В Трагеру, говорят, подался.

— Мы к другому купцу нанялись.

— Так его разбойники до нитки обобрали.

— Но живым оставили.

— А мы что? Зачем нам купец без денег?

— Мы в шайку попросились.

— Какая нам разница?

— Никакой!

— Только там плохо. В брюхе когда густо, а когда совсем пусто.

— Летом ещё туда-сюда.

— А зимой в лесу ночевать не в радость.

— Ещё стража по лесу гоняет.

— Житья не даёт.

— Как-то грабили проезжего прана.

— Мы смекнули, что человек хороший.

— Верховода нашего кистенём по затылку — бац!

— Остальные сами разбежались.

— Нас пран к себе в замок взял.

— В стражу.

— Дом Белого Пса.

— Эх, хорошо кормили. По службе не гоняли.

— А нам какая разница?

— Никакой!

— Потом сын старого прана в Аркайл поехал.

— В гвардии служить.

— Нас с ним отправили.

— Мы же всё умеем. За лошадьми ходить.

— Кашу варить.

— Шорничаем помаленьку.

— Если надо, и тесаком рубанём.

— Как Айдена скинули, всем, кто за «серебряных барсов» почёт и уважуха.

— А Дом Белого Пса как раз за них.

— Хозяин наш, как сыр в масле.

— Ну, и мы при нём.

— Только потом война началась.

— «Серебряные барсы» с «сапфирным солнцем» зарубились.

— Или с «бронзовой черепахой».

— Нам-то какая разница?

— Нам без разницы.

— Лишь бы кормили хорошо.

— Наш новый хозяин на войнуху пошёл.

— Добровольно, потому как… этот… как его…

— Вернопроданный! Во!

— Дубина ты. Верноподданный.

— Да мне без разницы.

— Ему тоже. Верно говорят, мол, пуля — дура.

— Вот он и схлопотал пулю в живот.

— Не пулю, а шрапнель.

— Ему какая разница? Никакой.

— Помер на второй день.

— Кричал громко. Знать, мучился.

— Нас в солдаты хотели.

— Пикинерами в полк.