Импровизация на тему убийства
Шрифт:
Пугали не столько сами визуальные образы, сколько ощущение безысходности, беззащитности и Игоря, и Митьки, и моей собственной. Под самое утро я видела себя бредущей по улицам города, но шла я, оскальзываясь и проваливаясь по щиколотку, не по асфальту, а по грязи кладбищенской дороги. Вокруг никого не было. Вдруг за моей спиной тихо заурчал двигатель какой-то машины. Я обернулась. Прямо на меня, слепя глаза светом фар, несся красный «опель». Он настигал меня…
Вместо ожидаемого удара бампера, я проснулась. Проснулась с таким
…В девять часов утра я и Ник сидели в маленьком, узком и унылом кабинете следователя. Хозяин кабинета смотрел на нас пустым взглядом отрешенного от этого мира человека. У него было мрачное лицо с массивным подбородком и глазами цвета придорожного булыжника – серого, пыльного и тяжелого. Звания его я не запомнила, а имя заставило задуматься: Станислав Васильевич Безответов. Без ответов остались и мы с Сухаревым.
– Что нам делать? – нервничал Ник. Он отлично держался, только сидеть на месте и ждать у моря погоды не мог. А именно это Безответов нам и рекомендовал.
По правде сказать, я думала, что от нашего здесь присутствия ничего не изменится. Митька был далеко, в руках чужих людей, и, что бы мы тут ни говорили, эти разговоры к нему привести не могли. Вопросы, которые нам задавали, были беспомощны, как молитва за упокой. Ответы – всего-навсего пустыми словами. Ничего из того, что записывал себе в блокнотик мужчина с каменными глазами, спокойно сидевший за столом, не имело никакого смысла.
Под конец я заплакала. Ник приобнял меня за плечи. Его черная майка пахла табаком и им самим, было ясно, что он не спал всю ночь и не переодевался. Вот так же выглядел и Пряник после смерти Кристины. Но Кристина была убита, а Митька – жив. Я сглотнула слезы, вытерла глаза холодными пальцами и подняла голову.
После встречи со следователем Ник уехал в «Джаз». Мы недолго посовещались в моей машине и расписали обязанности: он подготовит деньги, а я проведаю Зюзю.
Лишь только переступив порог вычищенной палаты, в которой размещалась наша Зюзя, я обнаружила, что старушка держалась молодцом. Увидев, как блестят ее глазки, я распрощалась с больной в самом скоростном режиме.
Теперь мне надо было выполнить поручение Ника: взять заключение лечащего врача Жанны. Оно нужно было для страховой компании. Как выяснилось, травматология располагалась в соседнем корпусе.
У двери отделения я привалилась к стенке, чтобы напялить бахилы.
– Травма-то-логия… Это сюда после аварии ложут?
От неожиданности я вздрогнула. Тот, кто напугал меня, немного растягивал слова и говорил каким-то неестественным голосом, будто пытался придать себе значимости. Удивительно, но голос был очень знакомый.
– Сюда ложут, – ответила я сдержанно и сосредоточилась на бахилах. У меня был принцип – не смотреть в глаза людям, чей голос мне не нравится.
– Спасибо, девушка! – игриво поблагодарил незнакомец.
Так как я смотрела
Даже не видя его лица, я сообразила, что человек со знакомым голосом не был стариком, но заметно сутулился. Одет был – при черных-то туфлях – в новый белый льняной костюм, отчего выглядел в интерьере захолустной больницы сюрреалистично. Он вошел в отделение. Я последовала за ним.
Сутулый в белом костюме покрутил головой и свернул в палату номер 12. Проходя мимо, я заглянула в стеклянную дверь. Мои смутные догадки подтвердились: на одной из кроватей лежала журналистка Виктория Бажова. Ее маленькая голова была перебинтована, глаза закрыты.
А человек в белом, стало быть, Алексей Комов. Откуда она здесь?
Уточнить подробности мне удалось у дежурной медсестры. Девушка раздраженно пробубнила, что нашу Жанну и Викторию Бажову привезли три дня назад с места аварии. Они обе разбились в одной машине.
– А Бажова серьезно пострадала?
– Сотрясение мозга и пара ушибов. Ей повезло.
Покидая отделение, я не преминула заглянуть в палату Бажовой еще раз. Алексей Комов сидел на стуле возле Викиной кровати, а она просто лучилась счастьем, глядя на своего безвинно пострадавшего влюбленными глазами.
Неожиданная идея сверкнула в моем мозгу: Виктор, комовский дружок, грозился Сухареву в свое время, что он похитит Митьку, если не получит деньги. Возможно, Комову тоже пришла в голову эта идея?
Подождав на лестнице около пятнадцати минут, я решила, что мой план гениальный. Когда Комов вышел из отделения, я окликнула его:
– Алексей!
Он обернулся, и я впервые смогла рассмотреть лицо бывшего любовника Зюзи. Говорят, первое впечатление – самое правильное, только я в этом усомнилась. У него было простое лицо, как у советских актеров тридцатых – пятидесятых годов: нос картошкой, брутальный подбородок и при этом ясные светлые глаза. Он был по-своему обаятелен, видимо, не врал, что женщины его любили. И никак не производил впечатления злодея.
– Вы меня зовете? – удивился он. – Вы – кто?
– Я – жена Николая Сухарева.
Он изменился в лице:
– И чего надо?
– Пойдемте поговорим.
– Про чего?
– Алексей, ваша подруга приходила к нам домой, обвиняла нас с мужем во всяких грехах. Вы – тому причина, значит, надо с вами и разговаривать.
– Ну, чего вы пристали! Ладно, идем. Куда?
Мы спустились вниз, и я повела его к своей машине. Она стояла прямо под окном Зюзиной палаты. У меня мелькнула мысль, что Зюзя могла бы нас увидеть, но я ее отбросила. Не до того было. Мы сели в машину. Комов неловко разместился на переднем сиденье рядом со мной и подозрительно огляделся: