Имя твоё...
Шрифт:
Я дошел до поворота и остановился. Метрах в двадцати асфальтовое покрытие заканчивалось, а грунтовка продолжалась еще сотню метров и упиралась в кустарник. У дороги не было ни конца, ни начала – точнее, было и то, и другое, но ни в том, ни в другом не было смысла.
Там, где кончался асфальт, посреди дороги спиной ко мне стоял человек. Он выглядел сутулым – может быть, потому что руки его плетьми свисали вдоль тела. Почему-то он показался мне черным, как тень, которую он отбрасывал, хотя я прекрасно видел стриженый белобрысый затылок. Мне показалось, что черный человек одет в черное, до щиколоток, широкое пальто, я успел подумать: «Не жарко
Человек стоял спиной, но все равно мне казалось, что он пристально смотрит мне в глаза своим черным взглядом – липким и вязким.
Кто-то вскрикнул – то ли Алина, то ли я сам. Я не стал оборачиваться, я не мог этого сделать, я вообще ничего не мог, только стоять и глядеть в затылок черного человека.
Он начал медленно оборачиваться – сначала я увидел профиль, потом лицо, а тело, между тем, оставалось неподвижным, будто у куклы вывернули голову, но в следующую секунду я понял, что все не так, все наоборот: это раньше у человека голова была вывернута, а теперь встала на место, он ведь не спиной ко мне стоял, вот его ноги, а вот чуть распахнулся саван, стала видна впалая грудь и алый рубец там, где сердце.
Валера.
Почему-то мелькнула мысль о том, что теперь появится и следователь Бородулин – в машине или пешком, с оружием или без, но как теперь без следователя?
Валера поднял руку, затем вторую, теперь я видел не только его взгляд, но и глаза, смотревшие без всякого выражения – два колодца, откуда можно было ведрами черпать черноту и выливать на дорогу.
Я шагнул – это был шаг навстречу смерти. Валера поманил меня пальцем, а второй рукой сделал приглашающий жест: встань, мол, рядом, места хватит на двоих, а может, и для третьего – для третьей – тоже окажется достаточно.
Ноги передвигались сами, они мне не подчинялись, я не ощущал их – будто паралич, когда не чувствуешь тела, оно сохранило подвижность, продолжает жить, но без тебя. Что бы ты ни думал, чего бы ни хотел, телу твоему все равно, и если я немедленно, сию же минуту не стану здоров, если не заставлю хотя бы кончики пальцев на руках и ногах подчиняться моей воле, то все сейчас и закончится – все вообще, и даже на том свете ничего не будет.
«Стой!» – сказал я себе и продолжал идти, причем каждый следующий шаг делал быстрее предыдущего. Валера стоял и смотрел, руки он раскинул в стороны и стал похож на огородное пугало.
«Стой!» – кричал я то ли про себя, то ли вслух. Мне показалось, что я ощутил кончики пальцев на правой ноге, на прошлой неделе я слишком сильно подрезал ноготь на большом пальце, мне было не то чтобы больно, но не очень удобно наступить на него, и сейчас я опять ощутил это неудобство.
Валера понял, что со мной происходит, и улыбнулся. Или мне показалось, что это была улыбка?
Я не мог остановиться. Не было сил. Алина, – подумал я, – помоги, иначе я уйду, войду в черное ничто, растворюсь, как сахар в чае, я не хочу, помоги, ты же рядом, почему…
В двух шагах от Валеры я протянул вперед руку, и ладони наши соприкоснулись. Я протянул руку? Нет, я делал все, что мог, чтобы не коснуться холодной руки трупа, даже на расстоянии десяти метров я ощущал исходивший от него холод, мертвящий мороз, от которого все застыло в душе. Я не протягивал руки, она сама сделала это движение, и я понял, что становлюсь таким же зомби, я мог думать о чем угодно, а тело поступало так,
«…всего лишь клон». Кто сказал это? Что означала эта фраза?
Не хочу! – кричал я и чувствовал, как моя ладонь примерзает к ладони Валеры, будто два железных бруска, соединившихся при лютом антарктическом холоде. Если бы наши ладони действительно были металлическими, между ними сейчас потек бы ток, как возникает электричество в биметаллической пластинке или в термопаре.
Я физически ощутил, как горячие электроны из моей теплой пока еще ладони перетекают в холодное пространство стоявшего передо мной тела. Я физически ощутил, как они преодолевают границу, проникают между чужими атомами, сталкиваются с чужими молекулами, я сам стал одним из электронов, я летел, будто легкий самолет, между разноцветных шариков – когда какой-нибудь шарик оказывался прямо передо мной, я легко огибал препятствие, почему-то непременно справа, и возвращался на курс, будто точно знал, куда мне нужно попасть.
«…Клон». Это было слово из недавнего сна. Слово было ключом, паролем, открывающим смысл. Реальный смысл или виртуальный, придуманный, ничего не значащий?
Мне было интересно смотреть вокруг, не понимая, и интересно понимать, не ощущая собственных мыслей. Будто я это был и не я в то же время. Тело было не моим давно, но теперь не моими стали и мысли, и ощущения. Они существовали сами по себе, хаотически соединялись друг с другом, я же был сторонним наблюдателем.
Может, это и есть смерть? Может, когда умираешь на самом деле, нет никакого тоннеля и света в его конце? Тоннель и свет видишь, когда еще не умер и можешь вернуться, а если жизнь уходит окончательно, то видишь самую структуру пространства, и все чувства какое-то время существуют раздельно, зрение само по себе, слух независимо от зрения, а запахи исчезают первыми, потому что это вторичное ощущение, не из самых важных для восприятия реальности?
И обидно, что совершенно ничего не можешь сделать. Все происходит само по себе, согласно законам природы – той ли природы, что осталась в подмосковном лесу, или этой, где жизнь растворяется в прозрачном воздухе на краю крутого обрыва…
И здесь не будет Алины.
Мысль об Алине возникла в отдалении от меня, точнее, от той математической точки в пространстве, которую все еще можно было называть моим именем. Мысль об Алине подумалась, и в пространстве возникла еще одна математическая точка, а между ними пролегла линия. Какое-то мгновение линия провисала и была похожа на электрический провод, а потом чья-то мысль натянула ее с такой силой, что линия зазвенела, на самом деле это звенела мысль, звон усиливался и очень быстро поглотил все, что было вокруг, – пространство, время, материю, дух, прошлое, будущее, галактики с черными дырами, мысли о вечном и суетном, и я, и ты, и он, и все, и еще те, кого еще не было, и кто уже ушел, и еще мгновение, возникающее и исчезающее в себе-следующем…
Вселенная стала звоном – странная Вселенная, сутью которой был звук, чистый и единственный. Звук был хаосом, из которого Бог-отец когда-то сотворил все сущее. И сущее это тоже стало всего лишь звуком – разве можно сотворить из звука свет, даже если обладаешь всемогуществом и способен творить по собственному разумению? Из звука творится только другой звук – выше или ниже, сильнее или слабее, вот так, и теперь звук уже не просто хаос, это слово, произнесенное Творцом. Что он сказал? Каким было Слово, сотворившее мир?