Иначе — смерть!
Шрифт:
А ночью зазвонил телефон. Сквозь сильные трески и по мехи прорвалось только четыре слова: «Не ездить на дачу!» — «Кто это? — закричала Катя. — Кто?» Треск усилился, но кажется, она узнала голос.
Бес левой руки
Катя прождала почти два часа в молчаливой группе людей, преимущественно женщин, на просторной террасе с разноцветными стеклами, которые омывал печальный дождь. И вдруг блеснул закатный луч, воздух вспыхнул, словно озарился радугой —
— Когда родилась? — бросила старуха.
— Второго апреля тысяча…
— Год не нужен. Светила сегодня для тебя благоприятные, нужно позолотить.
Катя выложила приготовленную купюру на стол, покрытый парчовой скатертью с кистями.
— Садись. Имя.
— Екатерина. Я пришла по поводу…
— Помолчи. Я знаю, зачем ты пришла. Дай левую руку.
Катя повиновалась, баба-яга склонилась над ее ладонью.
— Ты испорчена, — заявила глухо.
— Как это? — Катя вспыхнула.
— Порча. Сильный бес играет… — Хиромантка на миг прикрыла черные очи. — Левой рукой играет. Одно тебе скажу: бойся любви, она для тебя смерть. Правда, есть у тебя верный человек, ждет тебя, ему верь. Высокий, сильный, красивый, обеспеченный. Сейчас бедствует, но будет обеспеченный.
— Но он мне как брат.
— Не брат он тебе, между вами любовь. Но покуда беса не изгонишь, счастья не жди, потому что ты испорчена.
— А как изгнать?
— Очень трудно. Большие деньги нужны. Достанешь — приходи. Больше ничего не буду говорить.
— Я только хотела… — Катя достала из кармана плаща фотографию. — Посмотрите…
— Поздно.
— Я не про себя!
— Про себя. Поздно.
— Вы все знаете! — взмолилась Катя. — Скажите только…
— Симеон! — негромко позвала хиромантка, по ковру неслышно подкрался курчавый старик. — Выпроводи ее.
Катя поднялась и произнесла с силой:
— Если вы мне не скажете, к вам придет следователь.
— Меня никто не запугает, — старуха улыбнулась, блеснуло золото зубов. — А она слишком поздно пришла, я предупреждала.
— Когда?
— В день убийства.
— То есть двенадцатого апреля?
Старик подхватил Катю мощной рукой и поволок по комнатам, а старуха прокаркала вслед:
— Всех вон! Больше сегодня принимать не буду.
Вадим действительно ждал ее в машине, сильный, красивый, обеспеченный, но сейчас «бедствует», да. И верный — как брат. И некий бес, поигрывая левой рукой, мешает им полюбить друг друга по-другому. Катя нервно рассмеялась и проскользнула на переднее сиденье.
— Ну что? — нетерпеливо спросил он, включая зажигание. — Она была у нее?
— Была. В день
— Двенадцатого апреля… А что тебя развеселило?
— Около меня играет бес.
Машина рванула с места в карьер, Вадим проворчал:
— Ничего смешного. Я то же чувствую.
— Ты веришь в порчу?
— А ты почитай «Молот ведьм».
— Нет, серьезно.
— Я серьезно. Вот тебе прелестная средневековая история на эту тему. Фрейд объяснил бы это болезненной фиксацией чувств на одном человеке…
— Да ну его! Что за история?
— Двое молодых людей, по некоторым обстоятельствам не могли пожениться и принадлежали друг другу тайно. Любовь и полная гармония царили между ними, но вот он почти случайно дважды убедился, что не может овладеть никакой другой женщиной, и почуял неладное.
— Зачем убеждаться, если он был любим и счастлив?
— Здоровый мужской эгоизм. Свои сомнения он высказал на исповеди, и когда дело дошло до святой инквизиции, она быстро разобралась: возлюбленная, с помощью старой ведьмы, навела на юношу порчу.
— А дальше?
— Девушку сожгли. Это самый волнующий момент, когда он стоял в толпе возле высокого костра, а она кричала из пламени…
— Перестань, неприятно. Куда мы едем?
— Ты же предлагала в Герасимово? Надо забрать коньячок.
Катя кивнула, он притормозил и включил свет, сверяя маршрут по карте Подмосковья: по Каширскому шоссе, сворачивать у леса. И они покатили через всю Москву, вечернюю, по-воскресному безлюдную. И хотя был с ней человек верный и сильный, Катю не оставлял страх.
— Не знаю, как пахнет миндаль, — говорил Вадим, — но в коньяках разбираюсь. Пивали мы и «Наполеон»…
— А я знаю.
— Что?
— Запах миндаля.
— Естественно, ты ж растворила порошок…
— Вот именно. Знакомый запах.
— Не выдумывай. Как тебе может быть знаком…
— Как во сне. Какое-то тяжелое переживание, связанное со смертью.
— Но Павел Федорович…
— Нет, не с папиной, то есть… не знаю. Давай про это не будем.
— Эх, надо было то зелье прихватить с собой!
— Оно не пахло… ядом. Я хотела, а милиционер внезапно ушел. Он меня принял за вдову, представляешь? Я испугалась, я так…
— Ну, ну, сестренка, я с тобою, — на мгновенье он сжал ее руку, отпустил. — Ты сама виновата, всем «подозреваемым» доложила, что забираешь ключ от дачи. А мне, между прочим, ни слова.
— Ты бы меня не пустил.
— Правильно.
— Думаешь, меня хотели просто напугать?
— Дай Бог, чтоб так. Учти: если в коньяке обнаружится нечто… постороннее, так сказать, я его отволоку твоему следователю — пусть разбирается профессионал… черт бы его взял!
— Ну зачем ты?
— Затем, что он умыл руки, а ты ходишь по краю!
— Да, Дима, ты виделся с Агнией?
— Виделся. Вчера в столовую вместе сходили. Хотел ее на ужин соблазнить, но вечера у мадам заняты.