Иначе — смерть!
Шрифт:
— Она так сказала?
— Намекнула. У нее кто-то есть — женщина вся горит и трепещет. Ты не заметила?
— Заметила. Она что-нибудь говорила про Герасимово?
— Знаешь, Катюш, может быть, я сделал глупость, но я раскрыл перед нею карты… не все, конечно. Просто сказал, что мы с тобою занимаемся этим делом и хотим проверить у всей компании алиби. Ну а как иначе я мог у нее про Герасимово спросить?
— Да, понимаю. Ну и что?
— С таинственной своей улыбочкой она заявила, что в ту пятницу была не одна, что алиби у нее точное, как в аптеке, и на суде она его предъявит… По-моему, здесь сворачивать? —
— Не знаю, я всегда на электричке… Да, здесь! Это наш с папой лес, видишь?
— Он уже наполовину вырублен.
— Дачи для генералов, — Катя нахмурилась.
— Неужто у вас генералы без дач существуют?
— Ну, значит, для их потомков.
По проселку они доехали до станции, где оставили машину, и зашагали по узкому тротуарчику. Катя прижималась к Вадиму, вцепившись в его руку; это прикосновение давало ощущение жизни, но страх не отпускал. Миновали фонарь и табличку…
— Меня почему-то волнует это название — «Аптечная», — говорила она нервно. — Или цитата из Блока повлияла… как мальчик перед смертью говорил: «Ночь, улица, фонарь, аптека…».
— То Петербург, не волнуйся, то далеко… как во времени, так и в пространстве.
— И начинает в ушах звенеть «Маленькая ночная серенада», представляешь?
— То еще дальше. Католический колорит Моцарта… Что за черт!
Они подошли к калитке дома № 6, и Катя закричала:
— Свет!
Из окна на высокую траву и куст смородины падал свет.
— Оставайся здесь, — сказал Вадим глухо. — Я сейчас разберусь во всех этих голосах и тенях…
— Нет, с тобой!
А когда они подошли к окну, начался вчерашний сюрреализ, и Катя закрыла глаза (наверное, опять на секунду потеряла сознание — закачались попугайчики, запели небесные голоса…). В последнем усилии она взяла себя в руки, вынырнув из черной ямы, и увидела: бутылку, и стакан… и Агнию. Она сидела, откинувшись на спинку плетеного кресла, и улыбалась мертвой улыбкой.
Кто настоящая вдова?
Она заснула только под утро при свете ночника, розоватые блики в мягких кружевных тенях словно бы слегка рассеивали впечатление смертного оскала, но преследовал запах.
— Не входи, — сказал Вадим из-за занавесок, — постой снаружи. Здесь пахнет.
— Цианистым калием?
— Трупом.
Однако она не выдержала одна в темноте, вошла — и потом не могла отделаться от сладковатого духа тления и миндаля (смутная ассоциация с трупом обрела страшную реальность). Духа, который пропитал, казалось, ее одежду, руки, мысли, чувства — самую жизнь.
Катя проснулась как от удара — звонил телефон. Виктор Аркадьевич. Она не сразу смогла сосредоточиться — наконец дошло: у Ирины Васильевны пропали ключи.
— Ключи?
— Да. От квартиры и от дачи.
— Как пропали?
— Маша не поняла. И я не понял.
— Тогда я сейчас съезжу в больницу, Виктор Аркадьевич, и вам позвоню.
— Договорились. Только я сегодня в «Короне» до двух, собираюсь на кладбище: крест готов.
— Я с вами, можно?
Надо было как-то дожить до завтра — до завтрашнего допроса у следователя. Катя поспешно одевалась, умывалась, причесывалась — «куда я спешу? куда я вообще лезу? — одна? но оставаться в бездействии невмоготу… Да, надо перенести уроки — позвонить
— Господи! — она ахнула и так и застыла с гребнем у зеркала, невидяще вглядываясь в отражение «прекрасной дамы», которой любила себя воображать.
— Господи, прости и помилуй! — зашептала вдруг Катя. — Я не знаю, в чем моя вина, но я ее чувствую. Прости и помилуй!
Кое-как подобрала и заколола волосы и бросилась в прихожую к аптечке, принялась перебирать папины запасы, покуда не опомнилась: черный сосуд на полке за книгами! За Оскаром Уайльдом в бледно-сиреневом переплете — бедный Глеб, последний «перевод» — вот он, на месте! Нетерпеливо отвинтила крышечку — и яд на месте. А если отсыпано?.. На взгляд не определить, ведь нужны миллиграммы. «Пока я готовила кофе, Агния оставалась одна в кабинете… но откуда она могла знать, где спрятан сосуд? Ладно, не сходи с ума!»
А когда Катя сняла плащ с вешалки и опять почудился тот смертный запах, она приказала себе уже с гневом: «Не сходи с ума! Ты не «прекрасная дама», чтоб падать в обморок и устраивать истерики! Ты — сыщик и раскроешь «тайну мертвых»… или умрешь».
На этой патетической ноте она внезапно успокоилась и минуту стояла в коридорной полутьме, которую разрывал не яркий сноп света из комнаты, озаряя матово-белую поверхность шкафчика с алым крестом. Катя смотрела на крест с ощущением, будто что-то необходимо вспомнить, — и не первый раз ее охватывало это мучительное ощущение — дырявая память, с дырами, с провалами в ночь… «Ну, ну? Глеб брал в аптечке анальгин… ну и что? Нет, сейчас не могу на этом сосредоточиться».
Психиатр принял ее сразу, но больную «дергать» не позволил:
— После того допроса она впала в апатию — благотворную, крепнет физически, и появилась надежда, что пик кризиса вот-вот будет пройден. Ни про какие ключи, ни про какую гадалку — тем более! — и речи идти не может… нет, нет и нет! Вам бы тоже не мешало… скажем так: передохнуть. Если мерещатся трупы в окне… Вот телефон, позвоните следователю и удостоверьтесь: начато третье дело, уже сегодня, наверное, они прибудут сюда, — он замолчал, побледнел и закурил очередную сигарету. — Ну что ж, проверим ее реакцию при встрече с вами. Если я замечу какие-то признаки возбуждения, по моему знаку вы немедленно удаляетесь.
Но больная действительно пребывала словно в забытьи (хотя, по словам доктора, дозы наркотиков постепенно уменьшаются) и до самого конца разговора из своего состояния не вышла.
— Да, ключи пропали.
— А когда, вы не помните?
— Не помню.
— А как вы обнаружили пропажу?
— Тетя Маша спросила, я проверила в кармане халата — их нет.
— Вчера спросила?
— Кажется, вчера.
— Может быть, вы их обронили?
— Может быть.
— Или у вас их украли?
— Да, украли.
— А кто, как вы думаете?
— Убийца.
Психиатр дернулся, но промолчал.
— Вы видели убийцу?
— Да.
— Где?
— Здесь, в саду. Я его чувствую.
— Как он выглядит?
— У него что-то с левой рукой, она сказала.
«Играет левой рукой», — вспомнила Катя, и словно нездешний сквознячок прошел по позвоночнику.
— Что с рукой? Как она сказала?
— Я поняла, что он левша.
— И еще она сказала, что у вашего мужа кто-то есть?