Иная терра.Трилогия
Шрифт:
— Вы могли бы быстрее и успешнее меня сломать, лишив даже такой возможности занимать досуг, — насмешливо заметил Ветровский.
— Тогда мне быстрее стало бы скучно. Так что учитесь на здоровье, Станислав. А сейчас… боюсь, пока мы тут с вами чаи пьем, ваши товарищи по бараку уже заждались вас в комнате для наказаний. Да и исполнитель наказаний, небось, заскучал — может и поразвлечься в ожидании вас. Все же вы плохой идеалист, Станислав. Товарищи из-за вас страдают, несколько часов назад вы человека убили — а сейчас пьете со мной чай как ни в чем ни бывало. Нехорошо…
Стас стиснул зубы. Незримый щит, что он воздвиг между собой и своими эмоциями, истончался
— В таком случае, если вы не против, я откланяюсь, — шутливо поклонился Ветровский. — Негоже заставлять ждать многоуважаемого исполнителя наказаний.
Когда Стаса выводили из кабинета, он успел украдкой обернуться и взглянуть на Новомирского. Тот смотрел вслед «гостю» с нескрываемой досадой. Молодой человек мысленно улыбнулся: по крайней мере, этот раунд он не проиграл. Главное сейчас — выдержать наказание. Что там будет? Нет, нет, не стоит об этом думать раньше времени. Любопытнее другое — какое действие окажет на Аркадия Венедиктовича прочтение книги?..
Комната для наказаний оказалась длинным узким помещением. По всему периметру стен, за исключением двух дверей и почти плоского шкафа с дверцами-купе, тянулась блестящая металлическая полоса. Возле шкафа стояли стул и стол с раскрытым ноутбуком, из динамиков раздавались крики, хрипы, стоны, звуки выстрелов и взрывов — в ожидании «клиента» исполнитель наказаний, а попросту — палач, развлекался крошением в фарш солдат компа-противника, детально прорисованных людей. Стас вспомнил, какое действие подобные игры могут оказывать на эмоциональное состояние игрока, и содрогнулся. Все обитатели шестнадцатого барака, за исключением «виновников торжества» — Ветровского и покойного Четвертого — стояли вдоль стены, их магнитные наручники крепко держались на блестящем железе. Стаса зафиксировали с краю, рядом с Восьмым. Тот смотрел в стену перед собой невидящим взглядом, губы едва заметно шевелились. Внезапно он чуть скосил взгляд, посмотрел в глаза юноше и еле слышно шепнул:
— Считай. Про себя. Отвлекайся.
Ветровского затрясло. Он еще никогда не оказывался в такой ситуации, не считая страшно далекого и почти забытого двухмесячного детдомовского прошлого, но и тогда было не так страшно — он очень быстро привык, да и наказывали там, конечно, не так.
— Так, что тут у нас… — палач, судя по торжественно-агрессивной мелодии, прошел уровень, сохранился и поставил на паузу. — Пять и восемь или десять и пятнадцать… Эй, как там тебя… Седьмой! Тебе что больше нравится — обычный кнут или нейрохлыст?
Второе звучало слишком страшно — Стас просто не мог себе это представить. Первое казалось еще страшнее — это Стас себе представить мог.
— Ну как хочешь. Тогда я выберу сам.
— Отвлекайся. Кричи. Считай.
На этот раз палач расслышал тихий шепот Восьмого. Длинный, около двух с половиной метров, кнут со свистом рассек воздух и обрушился на обнаженную спину. Восьмой чуть заметно вздрогнул, зрачки расширились от боли, но с губ не слетело ни единого звука. Стас только сейчас понял, что показалось ему странным в тот момент, когда он посмотрел на выстроенных у стены рабов: спина каждого была испещрена шрамами, у кого-то больше, у кого-то меньше. У Десятого, к примеру, их было всего несколько, а спина Пятого казалась одним большим рубцом. Кнутовище еще раз распороло воздух, но Восьмой не издал ни звука.
— Здесь разговаривают только люди, — наставительно сказал палач. — Животные — мычат,
Восьмой кивнул.
— Тогда начнем, — Ветровский отчетливо уловил довольную улыбку в голосе исполнителя наказаний.
Кнут свистнул, Стас торопливо зажмурился. «Один, два, три…» Первый же удар предназначался ему. Такой физической боли Стас не испытывал ни разу в жизни, даже сломанные кости, казалось, болели гораздо слабее, да что там — они вообще не болели! Ребро? Помилуйте, какая ерунда. «Четыре, пять…» Следующим оказался опять Восьмой — но удар был только один. «Пять и восемь или десять и пятнадцать» — вспомнил Стас. Ему полагается примерно в полтора раза больше ударов, чем остальным. Вот только сколько — восемь или пятнадцать? Палач прошел вдоль шеренги, отвешивая каждому по одному удару, и вернулся к началу. «Пятьдесят два, пятьдесят три, пятьдесят….»
На первом ударе он прихватил губу зубами. На втором — прокусил насквозь, горячее и соленое наполнило рот. На третьем едва сдержал крик. Пока исполнитель наказаний обрабатывал остальных, Стас повис в наручниках, не в силах держаться на ногах.
— Стой. Держись. Не расслабляйся. Считай, — монотонный шепот Восьмого выдернул юношу почти что из обморока. — Иначе будет хуже.
На своем четвертом ударе Стас замычал от боли, а когда палач сделал шаг к следующему, снова обвис.
— Стой. Держись.
«Сто двадцать восемь, сто двадцать девять, сто сорок… нет, сто тридцать». Пять. Шесть. Семь. Он уже не пытался сдерживать крик. На лопатке лопнула кожа, кровь текла по спине липкими струйками, а Стас дрожал от ужаса и боли, и готов был на все, что угодно, лишь бы его убили прямо здесь и сейчас… Он никогда не думал, что боль настолько испугает его, он никогда не знал, что она бывает столь нестерпима… Восемь. Девять. Еще один… или шесть. В любом случае, больше половины позади… но он больше и одного не выдержит. Юноша не замечал, что остальные получили столько же, сколько и он, следовательно — его ждало пятнадцать ударов. Десять. Палач еще раз прошел вдоль всей шеренги, и Стас со стыдом понял, что кроме него, кричал только Десятый, но куда тише и меньше. А потом экзекутор вернулся к нему.
Пять ударов подряд, обжигающая боль, невыносимость — Стас почти потерял сознание. Он даже не почувствовал окончания наказания. Восьмой стоял молча, хоть и хотелось орать, срывая голос. Не за себя — за этого странного придурка, идиота, который зачем-то за него заступился, спас от свихнувшегося Четвертого и теперь за это расплачивался. Восьмой не испытывал таких сильных и ярких эмоций уже очень давно… может быть, даже никогда не испытывал. По крайней мере, в этой жизни. Пять ударов подряд, без перерыва, дважды рассеченная кожа — это даже его, привычного к наказаниям, довело бы до стона. Мальчишка и так держался — помнится, Десятый заорал в первый раз уже на втором ударе. Сам Восьмой в первое наказание кнутом кричал с самого начала — ему не было разницы, что о нем подумают, а с криком переносить всегда легче. Палач щелкнул пультом, деактивируя магнитные крепления.
Седьмой рухнул на пол, как подкошенный. Восьмой тяжело вздохнул.
— Второй, помоги.
Вдвоем они легко дотащили нетяжелого парня до душа. Второй усадил Седьмого на пол, под прохладную воду, а Восьмой вернулся к исполнителю наказаний.
— Нужен регенерирующий обезболивающий гель.
— Обойдетесь.
— Он не сможет завтра работать. Я скажу начальнику смены из-за чего.
Палач зло выругался. Получать выговор ему не хотелось. Давать гель — тоже.