Иная терра.Трилогия
Шрифт:
— Четвертый, остановись! — Стас ринулся вперед, но старший барака легко перехватил его за плечо, с силой толкнул.
— Не лезь! А ты, щенок, иди сюда…
С прытью, какую сложно было заподозрить в широком и грузном, похожем на медвежье теле, Четвертый прыгнул вслед за Десятым, и в прыжке достал-таки парня. Сгреб за грудки, вздернул в воздух.
— Из-за тебя нас всех здесь сгноят! — ревел Четвертый, совершенно уже не осознавая, что сам он сейчас подставляет барак куда сильнее.
Его огромная лапища сомкнулась на горле паренька, который, оцепенев от паники, только и мог, что смотреть и разевать рот, будто в попытке что-то сказать. Ветровский
— Это еще что за …? — громила повернулся, выпуская Десятого, и резко перехватил Стаса за руку, стиснул запястье.
Хватка у него была не менее медвежьей, чем тело. Молодой человек рванулся, пытаясь увернуться от второй руки, тянущейся к шее, но не успел. Стальные пальцы сжимали его горло, а он пытался отодрать от себя эту безжалостную смерть и смотрел в совершенно безумные, полные жажды убивать, глаза. Внезапно Четвертый вздрогнул, ослабил хватку — Стас скосил глаза и увидел, как Восьмой с некоторым удивлением смотрит на обломок какой-то массивной деревяшки, оставшийся в его руке. Пользуясь моментом, Ветровский пнул Четвертого в коленную чашечку — тот вскрикнул, разжал пальцы.
Восьмой метнулся в сторону, Четвертый — за ним, уже забыв про двух первых недобитков… Стас перепрыгнул через стол, уже видя, что Четвертый сбил Восьмого на пол сильным ударом, а дверь, кажется, начинает открываться, там охрана, сейчас они будут здесь, но Четвертый уже занес над своей жертвой схваченный с ближайшего стола тяжеленный дизайнерский монитор, и через мгновение с силой швырнет его на голову, и будет кровь, осколки костей, размазанные по полу мозги… Он не успел подумать. Как, впрочем, и всегда. Инстинкты, помноженные на тренировки, сами швырнули тело вперед и в сторону, он всем весом ударился в Четвертого, монитор с грохотом рухнул на пол совсем рядом с Восьмым. Стас оказался на полу, а Четвертый все еще падал, он удивительно долго падал для такой тяжелой туши… Шум от падения монитора был несравним с грохотом, который вызвало падение медведеобразного громилы. Затрещали вырываемые провода, обрушился принтер, разлетелся на кусочки чей-то экран, Четвертый заревел — воистину, как раненый медведь, заворочался, пытаясь встать, но вокруг были сплошные провода, под ним и на нем.
Он схватил какой-то кабель, рванул, бросил, рванул еще один… Вспыхнуло, заискрилось. В тот же миг погас свет, и раздался дикий вопль. Стас, в падении сильно ударившийся головой, пытался сориентироваться в пространстве на ощупь, но получалось плохо, его вело, тело не слушалось. В конце концов он оставил попытки, растянулся на полу, ожидая, пока станет чуть лучше. Чьи-то руки жестко вздернули его на ноги, Ветровский открыл глаза, пытаясь понять, что произошло и что происходит, и тут же увидел труп. Широко открытые глаза, распахнутый рот и безмерное удивление во взгляде — почему он так удивляется? Чему он теперь может удивляться? Дернулись, смыкаясь, наручники за спиной.
— Какого черта здесь творится? — Охранник, белый от злости, ткнул пальцем в Десятого. — Ты! Отвечай, что произошло?
— Я… я ошибся… в отчете… Четвертый на меня разозлился и напал… а Седьмой вступился… а Четвертый его пытался задушить, Восьмой тоже что-то пытался сделать, я не понял, а потом Четвертый хотел убить Восьмого, но Седьмой его толкнул, и Четвертый упал, порвал кабель, а он под напряжением, и были искры, свет погас… не знаю, что дальше было, — парня трясло.
«Сколько
— Стоп. Теперь еще раз: кто его убил? — охранник указал на труп. — Меня не интересует твой отчет, это ты начальнику смены объяснять будешь. Кто убил номер тридцать два-шестнадцать-четыре?
Десятый побледнел.
— Я не знаю….
— Ты только что говорил, что его толкнул Седьмой.
— Я не знаю, я ошибся, я не разглядел… я не знаю!
Стас вздрогнул. Ну почему, почему если где-нибудь появляется неприятность, он обязательно в нее влипает? И ведь это на второй день заключения! Он только решил, что будет вести себя примерно, будет старательно избегать продления срока, и обязательно выйдет отсюда…
— Его толкнул я, — тихо сказал Ветровский.
— Зачем ты это сделал?
— Он угрожал нашим жизням. Это была самозащита.
— Кому именно он угрожал?
— Мне, Десятому, Восьмому.
— Значит, его убил ты.
— Не убил. Толкнул.
Темная пелена полного отсутствия эмоций холодила душу безупречной нерушимой защитой, и Стас был счастлив, что эта защита у него была. Иначе… нет, лучше себе это не представлять.
— В результате чего он умер.
— Да.
— Все ясно. Уведите его в карцер. Остальные пусть наводят здесь порядок. Во время ужина — на наказание. Всем все ясно?
В ответ раздалось мрачное и нестройное «да». В самом деле, понятнее некуда. В карцере оказалось темно, тесно и очень холодно. Настолько холодно, что сидевший в штанах, носках и рубашке Стас замерз примерно через полминуты. Влажный ледяной воздух пробирался под ткань, присасывался к коже, проникал внутрь, замораживая кровь в венах, холод обжигал горло, а сломанное и потревоженное сегодня ребро болело так отчаянно, словно решило сегодня отболеть за всю предстоящую неделю. Но холод был во много раз хуже боли, а в карцере недоставало места даже для того, чтобы встать в полный рост, не то, что ходить.
Ветровский, с трудом сдерживая стон, перевернулся на тонком матрасе, уперся ногами и ладонями, заставил себя отжаться от пола — раз, второй, третий… К десятому стало чуть теплее, к двадцатому он уже согрелся, а на двадцать пятом, не выдержав, едва не упал — прямо на ребро.
Минут пять он отдыхал, потом перевернулся на спину, уперся ступнями в стену, и начал поднимать корпус. Потом — ноги. Потом опять стал отжиматься, и так до тех пор, пока футболка не стала мокрой от пота. Только после этого Стас понял, что переборщил, и теперь воспаление легких ему практически обеспечено.
Несколько минут полежал, и снова начал по кругу, но теперь медленнее, осторожнее — чтобы одновременно и сохранить тепло и не вспотеть. Шли минуты, складываясь в часы. В карцере было почти жарко.
Правда, теперь болело не только ребро — ныло все тело, даже те мышцы, о существовании которых молодой человек до сегодняшнего дня даже не подозревал. Таких нагрузок не было даже на тренировках — впрочем, на тренировках не шла речь о выживании. Те, кто ходил туда — они были смешные и наивные и искренне верили, что самое страшное, что с ними может случиться, это избиение гопниками, отчисление из института и то, что родители узнают что-то об их поведении и времяпрепровождении. Они только слышали о том, что бывает за пределами Питера, они никогда не задумывались о том, что на самом деле происходит внутри зданий, принадлежащих корпорациям, и даже предположить не могли, как живут очень, очень многие жители их города.