Индивидуальные отношения. Теория и практика эмпатии
Шрифт:
Дополнительный раздел:
Об этоэстетике
Глава двенадцатая
Мораль «внешняя» и «внутренняя»
Нужна индивидуальность, а не только индивидуация, для того чтобы найти что-нибудь прекрасным. Всякая красота сама по себе прежде всего есть проекция, эманация потребности любви.
Общие положения
Рано или поздно, но пациент (клиент) психотерапевта задает ему вопрос о морали – что морально, а что аморально и где вообще этот пресловутый Рубикон моральности? С одной стороны, сам по себе факт этого вопроса, адресованного врачу, является достаточно странным. Психотерапевт не является той инстанцией, которая призвана
Не ответить на этот вопрос психотерапевт не может, но мораль – слишком неоднозначная категория, а содержательно – слишком неоднородная и противоречивая, чтобы вменять психотерапевту в обязанность быть ее проводником или цензором. В книгах «Философия психологии» и «Развитие личности» мы уже останавливались на том, в какой сложной ситуации в связи с моральной проблематикой оказалась психотерапия и как она пыталась обходиться с этим вопросом. Фрейдовский психоанализ пытался взять мораль штурмом, можно сказать, перевернул наши обыденные представления о морали с ног на голову, чем, надо признать, и обеспечил свою психотерапевтическую эффективность на первоначальном этапе. Развенчав мораль и освободив таким образом человека от ее прессинга, он содействовал снижению тревоги у пациентов (в особенности, когда речь шла о сексуальном поведении человека). Но был и иной опыт отношения психотерапии и морали. Так, например, пациетоцентрированная психотерапия, напротив, обошла «моральный вопрос», повернув дело так, что у пациента (клиента), по большому счету, просто не было возможности обратиться с этим к психотерапевту. С одной стороны, она предложила идеологию «всепринятия», чем фактически свела на нет проблему морали. С другой стороны, сместив акцент с индивидуальной работы на групповую, она лишила психотерапевта «последнего слова», а следовательно, и соответствующей ответственности.
Общие же пути решения проблемы этического, кажется, уже все пройдены, причем, от начала и до конца, и, в целом, продемонстрировали свою полную неспособность дать последний и окончательный ответ на поставленный вопрос. Мораль – «консерватор» от общества и в обществе. Само же общество постоянно меняется, соответственно, меняется и мораль, но, как «истинный джентльмен», она всегда оказывается чуточку старомодной. Раньше мораль была, в той или иной степени, подчинена господствующей религиозной доктрине. Сейчас же главный парадокс морали в том, что она, будучи, с одной стороны, данной нам свыше, вмененной нам (то есть не является нашим личным производным), с другой стороны, лишена прежней силы. Нет в нашем мире более того непререкаемого авторитета, который бы мог сказать, как поступать правильно, а как – нет, а мы бы в тот же миг поверили ему настолько, что приняли бы этот устав как руководство к действию и стали бы поступать согласно букве этого единого этического закона, избавившись таким образом, наконец, от тягостной «борьбы мотивов». Отсутствие такого авторитета, подобно обещанным золотым горам, манят философов, которые с неослабевающим упорством пытаются отыскать основания морали, объяснения, которые бы развеяли, нивелировали или, в худшем случае, перевесили наши сомнения. Но все эти попытки тщетны, поскольку ни один формально-логический конструкт не в силах соперничать с нашими влечениями, если те идут вразрез с нормами «общественной морали».
С сожалением приходится признать, что религиозная вера не терпит плюрализма, а в обществе, где у религии нет «контрольного пакета», мораль превращается во вдову. Тут все связано. Но если оставить в стороне религию, истинную веру, есть ли какие-то другие способы удовлетворить эту хмурую овдовевшую женщину? Здесь мы вынуждены развести руками: никакого внешнего авторитета, который бы проник в наше подсознание и оттуда определял бы наши мысли и поступки, не существует в природе. Мораль – это всегда что-то внешнее, она как традиция, как привычка, ей надо учить и научиться. Теория онтологического «самозарождения» морали не выдерживает никакой критики. И неслучайно поэтому нам с ней так непросто жить, она, приходит «свыше», не учитывает нас, наших внутренних тенденций, влечений, желаний, она словно бы отрицает нашу индивидуальность. Мораль, таким образом, противоестественна нам, хотя мы можем и не осознавать этого. Неслучайно именно в этом пункте спотыкается философская антропология, на которую, сложись ситуация иначе, следовало бы опереться психотерапевту.
К сожалению, психотерапевту негде искать помощи, ему не на что опереться, когда пациент (клиент) ставит перед ним вопрос о морали. Причем, не то что опереться, сослаться даже не на кого. Брать же на себя некую миссию в отношении морали ему, наверное, неправильно, а-морально. Вот почему, мы вынуждены думать о том, как изменить плоскость постановки проблемы. Как мы можем говорить о вопросах, которые традиционно считаются «зоной ответственности» морали, так, чтобы это не был этический диспут? Здесь, на наш взгляд, есть только один верный ответ: если устранить регламентирующую функцию этического дискурса, а определяя его границы, идти не от требований общества, а от природы самого человека, то мы получим как раз тот ответ, который, не претендуя на статус «этического суждения», является, все-таки, ответом на вопросы морального свойства. И, возможно, главное здесь – психотерапевт в данном случае не выходит за границы своей зоны ответственности и своей компетенции. Здесь он говорит не об обществе, а о человеке, что, в целом, является его специализаций. Решению этой задачи, как мы надеемся, и содействует этоэстетика.
Мораль – как она есть
Однако же, прежде чем перейти к тому, что можно было бы назвать этоэстетическим подходом, коснемся некоторых моментов, определяющих психологические основы традиционной морали. Что мы видим здесь совершенно отчетливо? Прежде всего, мы должны признать, что, вне зависимости от своих убеждений, верований и тому подобных установок, все люди испытывают нравственные чувства. Те или иные, так или иначе, но все. Мы все, просто за счет своей социализации, «знаем», как в тех или иных ситуациях следует или не следует поступать. Наши «роли», составляющие структуру нашей личности, по сути, есть общие шаблоны поведения для разных ситуаций: где улыбнуться, а где высказать негодование, что осудить, а что восхвалять, кому подать руку, а кому не подавать и вообще – когда можно «расслабиться», а когда нельзя этого делать даже под страхом смертной казни.
Впрочем, все эти наши «роли» хороши для стандартных ситуаций, но любое, пусть даже незначительное, изменение, делающее ситуацию «нечистой» и «нечеткой», создает проблему. Роли, в каком-то смысле, начинают пересекаться друг с другом, и мы теряемся, испытываем внутреннее напряжение и дискомфорт. Вот почему это наше этическое «знание» так трудно воплощать в жизнь, и нам так, подчас, сложно удержаться от высокомерного тона или грубости, раздражительности или некорректных оценок. А то, что мы нарушили то или иное «правило», замечается нами часто уже после свершившегося факта. Мы редко грубим, желая нагрубить или обидеть человека. Куда чаще мы делаем это из-за вспышки поразившего нас раздражения из-за сложности ситуации, а то, что мы нарушили некие нормы морали, что это мы виноваты, мы понимаем уже позже.
В морали мы нуждаемся как в средстве защиты – физической, когда идем по темной улице «неблагополучного района», или психологической, дабы застраховаться по поводу принятых нами решений, оправдать их идеей справедливости или чем-то еще в этом роде. Впрочем, от нее же мы и страдаем, когда вынуждены сдерживать себя, контролировать свои эмоции, подвергать остракизму собственные желания. Надо признать, что мораль, в целом, стоит на защите «общества» от нас. Она не поощряет, а то и вовсе запрещает нам отрицательные эмоции – гнев («не кричи»), обиду («не дуйся»), горе («не реви»), отвращение, но более всего поразительно, что и наши положительные эмоции тоже мало кого радуют – «что ты так громко смеешься?» (радость), «не тыкай пальцем!» (интерес). А ведь эмоции – это способ нашего спонтанного взаимодействия с действительностью, нашего естественного отношения к ней. Постепенно мы научаемся сдерживать свои эмоции – где надо и не надо, вполне искренне полагая, что «надо» быть таким-то и «нельзя» поступать так-то.
Ребенок постепенно начинает понимать, что «надо» и «хочу» отличны, что мораль по преимуществу стоит на стороне «надо» и, как правило, запрещает «хочу». В ответ на «Хочу игрушку!» звучит этическое: «У нас мало денег, пожалей папу!» Мораль входит в нас через страх и через сочувствие, а то, как она умеет игнорировать желания, постепенно делает нас нечувствительными к нашим собственным потребностям и интересам. На вопрос «А чего бы вам хотелось?» взрослый скорее ответит гробовым молчанием или маловразумительным набором звуков, а если и может что-то сформулировать, то, в случае подробного расспроса, очень скоро убеждается, что это, скорее, некое предположение, нежели истинное желание. И это проблема, когда человек не только не может точно определить свои желания, но даже не способен их почувствовать.