Индотитания

Емский Виктор

ПРОФЕССОР. Ну вот. Теперь в нашем обществе появился свой алкоголик.

КОНТУШЁВСКИЙ. Отвянь, гнида!

ЖОРА. Интересно, а сколько продержится кактус, если его постоянно поливать алкогольными напитками?

ЛЕНЬКА. Наверное, долго. Ведь у кактуса нет печени.

КАЛИГУЛА. Я тоже хочу выпить вина.

ЖОРА. Дурак! У тебя же корней нет. Чем ты пить будешь?

КАЛИГУЛА. Пусть польют сверху. Я впитаю.

ЛЕНЬКА. Тебя недавно уже полили. Впитал?

ФЛАВИЙ. Стоп!!!

ЖОРА. А?

ЛЕНЬКА.

Да-а-а?

ЖОРА.

ФЛАВИЙ. Калигула?!

ЛЕНЬКА.

КАЛИГУЛА. Что вы так кричите? Да здесь я.

ЖОРА. Где?

КАЛИГУЛА. В неизвестном деревянном теле.

ЛЕНЬКА. Опять…

КАЛИГУЛА. На этот раз я вижу и слышу внешний мир. Наблюдаю потолок какой-то комнаты. И верхнюю часть стен. Потолок красивый. Люстра тоже. Только горят не свечи, а какие-то стеклянные шарики. Мужской голос где-то рядом со мной рассказывает, что его дочка — сучка. Он, по всей видимости, общается с кактусом и называет того Пушистиком.

ЛЕНЬКА. Все понятно. Калигула в форме мебели находится в столовой, где сидит Контушёвский.

ЖОРА. Правильно. Двух пауков — в одну банку. Эй, Пушистик, то есть — Контушёвский!

КОНТУШЁВСКИЙ. Что ты орешь? Общаться мешаешь.

ЖОРА. Посмотри, какая мебель есть в столовой.

КОНТУШЁВСКИЙ. Зачем?

ЖОРА. Где-то рядом с тобой сидит Калигула.

КОНТУШЁВСКИЙ. Так этого урода спалили.

ЖОРА. Он опять здесь.

КОНТУШЁВСКИЙ. Надо же? Так. Стол, заваленный грязными тарелками, раз, два, три… шесть стульев. На одном из них сидит Михайлыч. Телевизор не в счет. Все.

ЖОРА. Понятно. Значит, один из пустых стульев — место обитания Калигулы.

КОНТУШЁВСКИЙ. Да? Здорово его пристроили. Я по сравнению с ним — высокорожденный лорд… Эй, Михайлыч, не спи! Вот гад, заснул мордой на столе. Ну ладно. Корни еще долго будут впитывать живительное пойло… Урра-а-а!

ЖОРА. Чувствую, что не слыхать теперь нам покоя всю ночь.

ЛЕНЬКА. Может, отрубится и заткнется?

ЖОРА. Посмотрим…

Час спустя

КОНТУШЁВСКИЙ. Хорошо-то как! Сейчас спою.

Ай, не-не, не-не, не-не,

Драдану не-не, не-не!

Эй, да-ну, да-ну, да-най,

Драдану, да-ну, да-най!

ЖОРА. Цыганщина какая-то…

ПРОФЕССОР. Эй, Контушёвский! Ты, я смотрю, уже не поляк?

КОНТУШЁВСКИЙ. Почему это?

ПРОФЕССОР. А кто тебя в последний раз зачал?

КОНТУШЁВСКИЙ. Откуда мне знать? Я со свечкой не стоял.

ПРОФЕССОР. Если судить по исполненной тобою песне, нынче ты — чистокровный цыган.

КОНТУШЁВСКИЙ. Еще чего? Я — потомственный шляхтич!

КАЛИГУЛА. Правильно. Шлюхтич — от слова «шлюха». Ведь мать была проституткой.

КОНТУШЁВСКИЙ. Какая она мне мать?! А даже если и так. С

чего это я цыган? Их песни нравятся многим. И поют эти песни все народы мира. Потому что они душевные и зажигательные. И язык знать не надо. Драданукай, как следует, и все. Мне что, в пьяном виде полонез Огинского нанакать?.. А зачал меня, наверняка, какой-нибудь пан. Нутром чую. Проезжал в поезде, вышел на перрон покурить, зачал — и дальше поехал… Скажете, не бывает такого? Еще как бывает! В доказательство, что я поляк, сейчас исполню боевую гусарскую песню. Слушайте:

Пан Жолкевский — храбрый воин,

Вышел биться в чисто поле.

Дмитрий Шуйский — вор известный,

Думал отсидеться в кресле.

Но Жолкевский — молодец,

Излупил его вконец.

Тот сбежал, теряя тапки,

На паршивенькой лошадке.

Славный бой, хороший бой,

Москали бредут домой.

По болотам и кустам,

Подыхая тут и там.

Эй, гусары, наливай!

Вольно панство прославляй!

Ну как? Чего заткнулись? Ну, и черт с вами!

Продолжительное мыслемолчание

* * *

Утро следующего дня

КАЛИГУЛА. Ого! Вот это да! Я полон возбуждения.

ЖОРА. Что, колесо к стулу привесили?

КАЛИГУЛА. Нет. На меня уселась здоровенная задница.

ЖОРА. Фу!

ЛЕНЬКА. Мужская или женская?

КАЛИГУЛА. Сквозь штаны не видно.

ЛЕНЬКА. Значит — мужская. Чему радоваться?

КАЛИГУЛА. А какая разница? По своему строению все задницы одинаковы.

ЖОРА. Ты гомосексуалист?

КАЛИГУЛА. А что это такое?

ЖОРА. Это когда нравятся мужские задницы.

КАЛИГУЛА. А-а-а… Наверное — да. Хотя мне нравятся любые. И вообще, что за вопросы? Историю надо учить. Там про меня все сказано. Мне Профессор говорил.

ЖОРА. Вот извращенец…

КАЛИГУЛА. Что тут такого? Эх, так бы и укусил!

ЖОРА. Тьфу на тебя!

ПРОФЕССОР. Что вы к нему пристали? В античном мире это считалось в порядке вещей. У греков — тем более. Этим занимались везде и всюду. Особенно в армии. В спартанской — поголовно. Даже когда приходил срок жениться, многие спартанцы не представляли себе, что нужно делать с женщиной. Доходило до того, что в первую брачную ночь невесту одевали в мужскую одежду, чтобы жениху стало понятней. И в фиванских, и в афинских военных отрядах было не менее весело. А Рим — не исключение.

ЖОРА. Все равно противно.

КАЛИГУЛА. Ничего противного не вижу.

ЛЕНЬКА. Что ты вообще можешь видеть, кроме сидящего на тебе зада?

КАЛИГУЛА. А мне больше ничего и не надо. Я и так счастлив.

ФЛАВИЙ. Вчера ночью Боря Момзик напился пьян, вышел из ресторана, споткнулся о корень, и врезался носом в мой ствол. Орал так, что в здании стекла дрожали. Приказал сегодня же срубить дуб.

ЛЕНЬКА. Да? И что дальше.

ФЛАВИЙ. Ему ответили, что дешевле будет подождать несколько дней.