Индотитания
Шрифт:
КОНТУШЁВСКИЙ. Ой! У нее в руках нож! Ай! Уй! Отрезала кусок! Как больно! А-а-а!
КАЛИГУЛА. Вот это представление! Сейчас будут орать хором. Никогда не слышал такой чудесной музыки. Давайте громче!
ФЛАВИЙ. А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!
КОНТУШЁВСКИЙ. О-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о!
КАЛИГУЛА. Уху-хух!
ЛЕНЬКА. Не могу это слушать!
ЖОРА. Я тоже.
Мысленная какофония
Вечер того же
КОНТУШЁВСКИЙ. Уй, уй, уй…
ЖОРА. Надоел твой скулежь.
КОНТУШЁВСКИЙ. Умираю…
ЖОРА. Передашь привет бухарестским цыганам.
КАЛИГУЛА. Не надо пока умирать. Поживи еще. Ты так приятно мучаешься.
КОНТУШЁВСКИЙ. Твои соотечественники — кретины, лишенные воображения. Одним словом — быдло. Взяли, и просто прирезали. Надо было тебя раздеть, привязать к спине лошади, а в твою задницу вбить горящий факел. Потом выпустить лошадь на арену цирка, предварительно сыпанув ей под хвост перца. Вот бы народ Рима порадовался представлению. Жаль, меня там не было… Ой, больно!
ПРОФЕССОР. Они пилят сразу две аллеи. У меня дошли до перекрестка.
ЖОРА. У нас тоже. Интересно, завтра дойдут до нас?
ПРОФЕССОР. Дойдут. Работают быстро.
ЛЕНЬКА. И в следующий раз придется сидеть в секвойях несколько тысяч лет.
ПРОФЕССОР. Я так не думаю.
ЛЕНЬКА. Ну, уж секвойи точно вырубать не станут.
ПРОФЕССОР. В России можно вырубить все, что угодно. Даже кремль в Москве. Если очень кому-то нужно… А секвойя вечнозеленая, к твоему сведению, не является морозостойким деревом. Она выдерживает холод до минус десяти-пятнадцати градусов ниже ноля по Цельсию. В условиях подмосковья это крайне мало.
ЛЕНЬКА. Зачем же тогда высаживать здесь такие деревья?
ПРОФЕССОР. Их, богатых, не поймешь. Но нам — на руку.
КОНТУШЁВСКИЙ. Когда же я, наконец, умру?
ПРОФЕССОР. Скоро. Не ной.
КОНТУШЁВСКИЙ. И что ты для меня на этот раз приготовил?
ПРОФЕССОР. Тебе понравится.
КОНТУШЁВСКИЙ. Хотелось бы верить…
Мыслетишина.
ПРОФЕССОР. Все. Рабочие уже у меня.
ЖОРА. И к нам тоже подобрались.
КОНТУШЁВСКИЙ. Иисус-Мария! Им понравилась мазь! Нужна еще одна порция! Ну, сейчас меня точно дорежут! Ура!
ЛЕНЬКА. Видимо, дело не в целебных свойствах кактуса. Мне кажется, что именно мякоть садиста оказывает на тело такое благотворное действие при лечении ревматизма. Надо попытаться запомнить этот факт. Тогда в следующей жизни можно будет сколотить целое состояние. Достаточно отлавливать садистов и перерабатывать их в мазь.
ЖОРА. Вот этим я и займусь! Переработка садистов в мазь убийством не считается! Куда ни крути — абсолютно честный и достойный бизнес!
КАЛИГУЛА.
ЖОРА. Ну, а тебе можно посочувствовать. Чем древнее мебель, тем больший интерес она представляет для богатых коллекционеров. Через несколько сотен лет твой стул (если он сделан из твердых пород дерева) станет раритетом. С тебя пылинки будут сдувать, а о задницах останется только мечтать.
КАЛИГУЛА. И с кем я буду общаться?
ПРОФЕССОР. Не переживай. На место нынешних обитателей леса придут другие. Скучно тебе не будет.
КАЛИГУЛА. Тогда ладно. Осталось насладиться вашими воплями. Я не знаток современной музыки. Тут, в доме, вечно орет какая-то странная машинка. То — про серые глазки, то — про голубые ласки. Бывает еще про честного жигана и подлюку-прокурора. Ничего непонятно, и стиль также неясен. Раздается только: «Бумц, бумц, бумц». Поэтому просветите, как называется, когда поют трое?
ПРОФЕССОР. Трио.
КАЛИГУЛА. А еще — Контушёвский.
ПРОФЕССОР. Тогда — квартет.
КАЛИГУЛА. Я готов к прослушиванию квартета.
ЖОРА. Все. Подошли ко мне. Прощайте. Больше я вас не увижу.
ЛЕНЬКА. Секундочку! Профессор, а нельзя сделать так, чтобы мы не меняли имена? Ей-богу, неудобно…
ПРОФЕССОР. Я подумаю над этим. Всем пока.
КОНТУШЁВСКИЙ. Пока. Вот бы мне бандиты там попались…
ЖОРА. Не дождешься!
КАЛИГУЛА. Хорош болтать. Пора мучиться. А то я уже заждался…
Мыслекрики, мыслестоны, мыслехаос.
Некоторое время спустя. Один из дачных поселков где-то в России.
Вагончик был старым и ржавым. Родители Леньки и Жорика купили его вместе с соседним участком. Он практически ничего не стоил, и потому достался, как бы, в довесок. Ныне в нем хранились лопаты, грабли и прочий садовый инвентарь.
Дождь барабанил по крыше, не переставая. Братья-близнецы сидели на потертой длинной тумбочке. Напротив них, забравшись с ногами на пыльный обшарпанный стол, важно восседал соседский Шурик. Ему было целых десять лет, и потому у семилетних близнецов он пользовался непререкаемым авторитетом. Все трое дружно грызли яблоки.
— Дети! — долетел из сада встревоженный женский голос. — Где вы? Дождь пошел! Идите в дом!
— Мама, мы в вагончике! — крикнул Ленька.
— Крыша не протекает?
— Нет!
— Пока дождь не закончится, в сад не выходите!
— Хорошо! — хором сообщили братья.
— А тебя твоя мама не хватится? — спросил Жорик у Шурика.
— Нет, — ответил тот. — Они с папой уехали в гости. А бабушка знает, что я у вас. Она старенькая и за мной не придет. Да и зачем? Летние дожди короткие. Сейчас все закончится, и мы на великах погоняем по лужам. Потом сделаем трамплин, и я вам покажу, как надо на велосипеде правильно с него прыгать.