Инкубатор, или Необыкновенные приключения Юрки Гагарина

Никишин Александр

Так он спустился на самый нижний этаж и с облегчением вздохнул, увидев живых и здоровых людей. Небольшая толпа скандалила и орала друг на друга. Люди сгрудились возле оторванных от стены почтовых ящиков, освещая друг друга светом ручных фонариков.

Речь, как понял Юрка, шла о том, что во всём виновато правление кооператива — в отсутствии воды, света, а также в том, что не работает телефон, домофон, интернет, что дом только что порядочно тряхануло каким-то не то взрывом, не то подземным толчком. Жильцы махали руками над консъержкой, которая дрыхла без задних ног, уронив голову на стол с журналом записей, и каждый пытался доказать, что он пострадал больше других.

Паниковал

доктор-армянин с седьмого этажа, добродушный, всегда очень вежливый и сердечный толстяк, прилично одевающийся. Сейчас он был в мятой пижаме, что выдавало временную неадекватность её владельца. Ещё бы! На стене его спальни образовалась трещина шириной в кулак и теперь армянин намеревался высказать свои претензии председателю кооператива Борису Аркадьевичу.

Того не отпускали другие жильцы, хватали за грудки. От нечего делать, армянин пытается добудиться до спящей консьержки, крича ей на ухо: «Мы не за то плотим, чтобы ты тут спала! Мы плотим за то, чтобы ты наоборот не спала!». Но та спала на удивление крепко.

Не отпускал председателя художник Андреев, невысокий, но сильный и ловкий мужчина лет сорока пяти. Судя по запаху, он хорошо хватанул на сон грядущий. Он требовал, чтобы председатель кооператива немедленно, бросив все дела, шёл в его квартиру заделывать дыры в стенах, которые возникли из-за встряски дома! Но громче всех орал пацан Лёха с той самой «Феррари», что чуть не задавила Юрку часа три назад: «Всё папе скажу! Мой папа в «Газ-нефти»! Он вашему правлению глаза на жопу натянет!».

Был еще один жилец, с 22-го этажа, с сыном на руках; мальчик глядел на всех с ласковой улыбкой и особенно ему нравилась тень Елдоса, таджика-не таджика в красных целлулоидных штанах, который невозмутимо подметал что-то в темноте — судя по звуку, это были разбитые стёкла и остатки от горшков с цветами, которые попадали с подоконника; мальчик внимательно следил за ней, засунув в рот палец.

Не таджик, а какой-то перпетуум-мобиле, подумал Юрка, всё метёт и метёт. Ему всё равно, на лестницах мести или на улице. И никто не знает, кто он, откуда, какой национальности. Рабочий робот!

— Куда глядит правление! — кричал художник Андреев, напирая на председателя кооператива, который зябко кутался в одеяло. Его, больного, простуженного, вытащили на «разборки» чуть ли не из постели. — Хочу попить воды, воды в кранах нет, хочу вызвать «скорую», телефоны не отвечают, Интернет вырублен, говно в сортире не смыть! Что мне, вашу мать, в прокуратуру обращаться? В Страстбургский суд по правам человека? Лифт не работает, дом трясёт, всё попадало, посуда разбилась, окна вылетели! Кто мне бой оплатит?

— А надо было страховаться! — защищался председатель. — «Уралсиб» поможет, если платили по графе «добровольное страхование».

— А если не платил? Если я решил, что раз «добровольное», то и платить не надо! Кто меня предупреждал, что надо платить?

— У вас голова для чего? Для шляпы? Могли бы спросить!

— Всё папе расскажу! — кричит пацан Лёха. — Вам тут кабздец!

— Это недоработка правления, — вступает доктор-армянин, дождавшись своего часа, — вы должны это признать честно и оплатить всё из своего кармана, если вы мужчина! Вы обязаны были провести среди нас разъяснительную работу! Раздать листочки с текстом: кто не платит добровольное страхование, тот не может рассчитывать на помощь в случае катаклизма или пожара.

— Вы не вели разъяснительную работу! — напирал на председателя художник. — Вы там спали у себя в правлении, куклы чёртовы!

— Попрошу не выражаться! — отбивался несчастный

Борис Аркадьевич и переходил в наступление, — я сколько раз предлагал писать коллективное письмо в префектуру против строительства торгового центра? Сто раз! Вы мне что отвечали: нас это не волнует, у нас окна на другую сторону. Я вам говорил: эти дома построены на месте бывшего озера, тут оползни, пустоты, под нами водоносы! Вы что! Рано или поздно, говорил я вам, что-то с домом случится, если эти торгаши подроют наш фунтамент! Пойдут трещины, дом просядет. Я что, нашёл среди вас поддержку? Я не нашёл среди вас поддержку. А теперь пожинайте плоды вашего равнодушия и отсутствия гражданской позиции. Имейте, что заслужили!

— Ах, так, — кричал художник, — моё терпение не бесконечно! Мы ещё и виноваты! На мою голову падает чемодан с барахлом, и я же виноват! Дом ходит ходуном и у меня нет гражданской позиции! Нет, вы как хотите, господин Злобин, но на следующем собрании я вам выдам «чёрную метку», я остро поставлю вопрос о вашей профнепригодности и отлучении вас от должности!

— Импичмент! Как Ельцину!

— Да ставьте, сколько влезет! Вы думаете, мое место мёдом намазано? Что я им дорожу? Ошибаетесь! Сплошная нервотрёпка и одна головная боль. ЖКХ, вывоз мусора, квартплата, засор стояков. А перепланировки, которые вы норовите сделать без согласования с правлением? Только отвернёшься, а они уже стенки свалили! После вас не работает вентиляция и происходят такие вот встряски!

— Лично я не делал никаких перепланировок! — отбивался художник. — Я вообще ремонт не делал, как въехал! Оставьте меня в покое, я не позволю делать из меня козла отпущения!

— Не вы, так другие делали! В какую квартиру не войди. А мне из-за вас выслушивать нотации в БТИ, в управлении генплана, в Москомархитектуре, и, между прочим, ночами не спать, представляя, к чему это всё приведёт!

— Да идите вы к чёрту, не делал я никаких перепланировок!

— Всё папе сообщу! — кричит Лёха. — На куски порвёт!

— Слушайте, вы можете не орать под ухом! — Председатель воюет на три фронта српазу. — С вашим папой! А уже не важно — делали, не делали! Дом из-за вас, как сыр, который выгрызли мыши, как арбуз без мякоти, одна корка. Естественно, такой дом от любого толчка легко даст трещину!

Художника поддержал доктор-армянин:

— Я вам так скажу, господин хороший, только вы не обижайтесь. Если вы не признаете ваши ошибки, то вы не мужчина, а, извините за выражение, женщина. Даже — баба! Я выступлю на общем собрании и ребром поставлю вопрос о вашем существовании! Клянусь мамой!

— Ну, не факт, что до очередного собрания мы доживём, — бросил Юрка, подходя. — Боюсь, нам всем хана.

— Как это «не доживём»? — удивились люди хором и кто-то один спросил: — Вы что, из бани? Чего вы такой взмыленный?

2.

Свет фонариков ослепил Юрку и он прикрыл глаза руками. Обозлённый народ ждёт ответа, хлопая в темноте глазами. И, кажется, даже чучмек ждёт, который не понимает ни слова по-русски.

— Что вы несёте, Гагарин! — вдруг вспыхнул председатель кооператива. — Ещё один умник нашёлся! Лучше бы за квартиру платили вовремя, а не через пень-колоду. Идите сочиняйте у себя в кабинете, а не в общественном месте! И я попросил бы в трудную для дома минуту воздержаться от неумных шуток. Света нет, связи нет, а вы шутки шутить! Наш дом — один из самых образцовых на территории нашего округа. Его ставит в пример префектура, а газета «Звёздный бульвар» пишет, что он — краса и гордость Останкино. Что значит, «не доживём»? Как это «хана»?