Инкубатор, или Необыкновенные приключения Юрки Гагарина
Шрифт:
Бугровский первый раз в жизни перекрестился.
— Это чё крест? — Скривился мордастый, — что ты тут паришь, дядя? Это квадрат! Научись сперва, потом крест клади, неуч! Я всё знаю, не фиг меня путать. Ты ей хорошенько звезданул, она и навернулась, бедная, башкой об ванну. Убийца ты, Пётр Борисович и нет тебе прощения. Раскольников, мать твою! Тварь дрожащая или власть имею? Бац по кумполу и бежать трусливо. Даже нашатыря не дал понюхать. Считаешь себя солидным человеком, а сам? Где это видано, чтоб солидные люди так себя вели? А я тебе отвечу, где собака порылась. Моральная нечистоплотность, безнаказанность и вопиющая наглость, замешанная на высоком самомнении. Младше тебя на тридцать лет, да как ты мог дать волю низменным инстинктам, у тебя ж дочке столько же! Не, я
Бугровский упал на колени:
— Ваше превосходительство, не погубите! Пожалейте бедного человека!
— Ни фига себе бедного! Сколько ты на бабушках-то наварил? Отвечать!
И про это знает, мелькнуло в голове у Бугровского. И тут же мысль запульсировала в мозгу, забилась молоточками: притвориться валенком, со всем соглашаться, делать всё, что скажут, валяться в ногах, а там, куда кривая вывезет!
Мордастый внимательно посмотрел на Бугровского:
— Ну, что молчишь? Много наворовал?
— Ваше превосходительство, Христом Богом, беден, как церковная крыса! Честное слово! — захныкал Бугровский, незаметно сняв с запястья «вашерон» за 100 тысяч евро и спрятал в карман брюк.
— Еще скажи: с хлеба на воду перебиваюсь! Лгун ты, Бугровский, завирала позорный, барон фон Мюнхгаузен! Врёшь, как по нотам и часы, скотина, в карман спрятал, чтоб я не увидел, «Вашерон», сто тысяч евриков. Хорош ты гусь! Нет, но надо же, «притвориться валенком»! Я тебе, блин, притворюсь! Я из тебя самого валенки сошью! Дикий Зэпп, то есть я, тебя сразу раскусил, как только увидел. Тварь ты, Бугровский, а не церковная крыса. В швейцарском банке у тебя три лимона баксов, в Италии — пять лямов в евро, а золота, бриллиантов, камней и картин еще миллиончиков на пять-десять. Скажи, что это не так и твой поганый язык я вырву с корнем. Нормальная капитализация! Лет на пять красивой жизни, если, конечно, с такими нетребовательными, как Катька. Попадись ты в ручки какой-нибуль акулы с Рублёвки, какой-нибудь Ксюш, Ксюш, Ксюша, юбочка из плюша, оставит без порток с голой жопой. Придёшь к своей Клавдии Семеновне с покаянием в дом № 48 по улице Академика Королёва, а она тебе скажет: не-е, Бугровский, иди, откуда пришёл. К своим блядям, линкс-линк, цвай-драй, вот тут дорожка налево тобой натоптана, по ней и ступай, аки посуху. Был рабом своих страстей, рабом и будешь до седых мудей, подохнешь на помойке!
И Зэпп добавил смачно, войдя во вкус:
— Коз-зёл!
И про жену знают! — мелькнуло в голове Бугровского. И тут же посетила его страшное: будут шантажировать Катькой! Кто он ей? Брат, сват, дядя? Но ведь до слёз обидно, подумал Бугровский. Другие вон сколько баб имеют, а этот меня Катькой попрекает. Вспомнил в свою защиту газетную статью про «ген неверности», про то, что супружеская измена заложена в человеке генетически. И она наследуется из поколения в поколение.
— «Московский комсомолец», что ли? — спросил мордастый, хотя Пётр Борисович мог поклясться, что он и слова не произнёс вслух. — Или «комсомолка»? Ты больше читай «жёлтую» прессу, мозги вообще набок съедут. Чушь полная, на постном масле для дураков! Я вам, мужики, расскажу, кому этот жеребец подражать собрался, — обратился он к генералам. — Чингисхану, у которого 5 жен и 500 любовниц, Моцарту, тот под звуки «Волшебной флейты» соблазнял учениц, Пабло Пикассо, который имел трёх внебрачных детей, а его последняя возлюбленная, которой было всего 17 лет, повесилась, когда он её бросил. Бедная, бедная Мария-Тереза! Чарли Чаплину, у которого было 11 детей и сотни любовниц, и который до самой смерти был неутомим, как кролик. Мао цзе Дуну, этому китаёзе, который каждый вечер имел новую
— Да, — сознался обалдевший искусствовед. — А как вы догадались?
— Не важно, — сказал Зэпп. — А почему не Александру Матросову, который дзот грудью закрыл, а? А-а. Я отвечу тебе. Потому что ты — дурак! Выстроил теорию всемирной неверности на примере десятка кобелей? Да если б миллиарды жили по их законам, человечество давно бы вымерло! Крупные самцы жрали бы мелких и забирали себе всех самок. А ты уши развесил: ген неверности, ген неверности! Лишь бы оправдать свою свинскую похоть!
И мысли читают! — молнией сверкнуло в голове Бугровского. Как рентгеном! Что же это за служба такая?
— Служба-дружба, вот ты неугомонный, етиомать! Что, где, когда и каким способом! Всё б тебе вопросы задавать. Наша служба, парень, и опасна, и трудна. Вник, Бугор Борисыч?
— Так точно, ваше превосходительство, вникаю!
— И на первый взгляд как будто не видна. А приглядишься и совсем охренеешь, — сказал мордастый и отпил из стакана. — Снег выпал и я выпил. Значит, говоришь, шпионил? За каким фигом? Излагай краткоподробно.
Это как, хотел спросить Бугровский, но побоялся.
— Никак нет, ваше превосходительство! — сказал, вытянувшись и руки по швам. — Не шпионил!
— Как это никак нет, когда никак да. Мои ребята тебя откуда притащили? Из палисадника, откуда ты вёл наблюдение за перемещением моих доблестных войск. Фиксировал, так сказать, укрепрайон, расположение частей, типы вооружения и всё такое прочее. А может быть, готовил покушение на меня самого. А ты знаешь, что полагается шпионам по закону военного времени? То-то, по глазам вижу, что знаешь. Не морковка, правильно, а расстрел на месте. Без суда и следствия. Где поймали, там и закопали. И надпись написали. Как говорится, экономия на доставке и кормёжке. Отвечать! Тебя партизаны подослали, свинья ты этакая?
Бугровский от услышанного чуть ума не лишился: какой расстрел? Какие законы военного времени? Какая война и какие, к свиньям, партизаны в Останкино? Против кого они тут партизанят?
— Всё? — спросил мордастый. — У матросов нет вопросов? На какой отвечать, любознательный ты наш? Партизан полно, они на крыше. Эй, вы там, наверху, неуловимые, блин, мстители! Кокнули кучу моих ребят, между прочим, заслуженных-перезаслуженных, прошедших такой ад, что, мама дорогая, земля им мохом! Или пухом? Или маком? Отняли у нас оружие и теперь в нас же из него палят!
Он приложил ладонь к уху, спросил недобро щурясь:
— Не слышишь, что ли? Оглох от страха?
Стрельбы не было, но насмерть перепуганый всей этой историей Бугровский, согласно закивал:
— Так точно, конечно, слышу! На крыше! Тра-та-та! Партизаны, ваше превосходительство.
— Я, я, русише партизанен, — сказал Дикий Зэпп. Поднял пустой стакан, щёлкнул пальцами правой руки в перстнях, и подскочивший солдат быстро налил ему из большой бутыли. Выпив, он крякнул:
— Забористая, блин! Вторично задаю сакраментальный вопрос: не желаешь попробовать, Пётр Борисович? Перед смертью?
Бугровский, который пил только дорогой виски, по привычке отрицательно мотнул головой, но, вспомнив, где он и что с ним, быстро сказал другое и сам не понял, что:
— Так точно, жажду! Но только из ваших рук! Страсть как хоцца!
Мордастый посмотрел на него с плохо скрытым удивлением и протянул стакан. Содержимое пахло болотной тиной, и на неё же походило внешне.
— Бренд наш. Называется «Бурда». Модна в этом сезоне, поэтому мы её зовем «Бурда-моден». Хошь, не хошь, а выпить надо, как говорили ваши предки. Давай, давай, горе заливай! Не фиг принюхиваться, Карацупа, блин, пограничный пес. Пей, пей, увидишь чертей! Не выпьешь до дна — обидишь. Сразу тебе кирдык. Давай, дуй!