"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
Снова ропот в зале.
— И ты кинул его в реку? — уточнил председатель.
— Раздел, в лодку положил, отвёз на серёдку и кинул.
— Он жив был?
— А не ведаю, мёртв или спал, я его в реку кинул он и утоп камнем.
— Одежду зачем снял? — спросил Волков.
— Одежду? — привратник снова поворотился к нему.
— Господам говори болван, — заорал Волков, — господам.
— Так одежа-то хорошая у него была, справная, я думаю, зачем её в реку-то кидать, полежит малость, да продам её. Привёз её, да в подвал кинул.
— И что,
— Нет, не всех, не всех, с некоторых одёжу я не брал, рваная или в крови — так не брал, а зачем. Только справную брал.
В зале повисла тишина.
— И сколько же ты утопил людей? — вдруг спросил его обер-прокурор.
— Так, сколько велели — столько и утопил, — даже глазом не моргнув, говорил привратник. — Может, пятьдесят, может, и сто, разве за двадцать лет всех упомнишь.
— Я записал всех, кого он мог вспомнить, дела я передам для суда, — сказал Волков.
— Быть такого не может! — воскликнул председатель городского совета.
— Может, — осмелился с ним не согласился с ним кавалер, — благочестивая Анхен в городе купцов бить до смерти не велела. Только зельем велела поить. И обирать. А коли у купца, какие бумаги были, векселя или закладные с расписками, так его было велено в приют везти. А там уже решали, что с ним делать. Коли бумаги были ценны, так купчишку в реку, чтобы было время бумаги те оприходовать.
— Откуда вы это знаете? — с расторжением спросил обер-прокурор. — Неужто сами видели?
Волков кивнул Сычу, тот пошёл на улицу, а кавалер откинулся на спинку стула, он устал немного, всю ночь не смыкал глаз, спрашивал и записывал, спрашивал и записывал, вернее, записывал монах, но всё равно устал он побольше монаха. И всё у него было записано. Теперь он не сомневался в успехе. Все терпеливо ждали, когда вернётся Сыч. И он вернулся и привёл с собой одну из баб, что взяли в приюте.
— Говори господам, кто ты, — сказал ей Волков.
Женщина низко присела, она была немолода, и одежда её была неплоха.
— Я Вильгельмина Руннерстаф. Жила в приюте при матушке Кримхильде.
— Ты грамотна? — вел допрос Волков.
— Да, я грамотна.
— Чем ты занималась в приюте?
— Письмами и бумагами.
— Видела ли ты ценные бумаги, векселя, расписки.
— Да, всё время видела. Также видела торговые обязательства и договора на имя разных людей.
— Откуда их брали? Откуда были эти бумаги? Чьи они были? — спрашивал кавалер.
Женщина покосилась на Волкова, несколько мгновений молчала, а потом сказала:
— Этого я не знаю.
— Не знаешь? — с угрозой спросил Волков. — Ну конечно, ладно, об это тебя ещё спросят. Говори, что ты делал с ценными бумагами?
— Отвозила их в Вейден.
— Зачем, кому?
— В торговый дом Лоренца или в банк Кримони, там бумаги смотрели нотариусы, если они им нравились, они их забирали, и купцы дома или банкир выписывали векселя на имя матушки Кримхильды или даже просто на приют. Я привозила векселя сюда и отдавал
Вопросов у Волова больше не было. А у городского совета больше не было слов. Все молчали.
Кавалер сидел и вертел головой, разминая шею.
И тут задал вопрос обер-прокурор:
— А зачем вы арестовали бургомистра? Он-то к убийствам какое отношение имеет?
— Привратник, — сказал Волков, — ответь господину обер-прокурору, сколько раз ты носил деньги бургомистру фон Гевену?
— Да много раз. Разве всё упомнишь.
— Когда был первый раз?
— Давно-давно, он тогда фон Гевеном и бургомистром не был, секретарям каким-то был. Ходил к благочестивой Анхен, давала она ему. Тогда и приюта ещё не было, бабёнки в кроватях еще по две спали, так они в сарае на дровах миловались. А иногда она слала меня к нему с монетой и запиской. Он бумаги ей какие-то делал. Я ходил туда-сюда. А она потом давала денег больше. А он уже в городском совете был. Иногда давала целый кошель. Я носил, как велено было.
Тут в зале раздался премерзкий скрежет, так тяжёлый стул скрежетал по дорогой плитке, если его резко двинуть по ней.
Волков глянул на звук и увидал, как обер-прокурор встал и уходит, люди его, небрежно распихивая городских нобилей, расчищали ему дорогу.
Волков с удовольствием глядел на эту картину, откинувшись на спинку стула. Теперь он знал, что не едет в Фёренбург. Он это знал наверняка. А ещё он знал, что в покоях его стоят два сундука с серебром, и один из них огромен.
А привратник Михель Кнофф всё ещё что-то бубнил про кошельки и даже мешки с серебром, которые он носил бургомистру.
Глава 35
Он вышел из ратуши на улицу почти счастливый. Солнце заливало большую площадь, а там стояли толпы людей, чего-то ждали. Как он вышел, многие стали его разглядывать. Он оглядел их и крикнул:
— Люди, отчего же вы не работаете?
— Так воскресенье сегодня, — наперебой кричали ему и мужики, и бабы. А дети смеялись его непонятливости.
— Ах, воскресенье, — говорил Волков, садясь на лошадь, — что ж, тогда можно и отдохнуть.
— Эй, рыцарь, а вы кто? — кричали ему люди.
— Кто я? Спаситель ваш, — говорил он и смеялся.
И люди тоже смеялись. Надсмехались над ним и зло шутили, но он их не слушал. Он не спал всю ночь, он почти ничего не ел. И теперь собирался есть много и с удовольствием, а затем лечь спать.
Так и поехали он и все его люди обратно на постоялый двор. И ехали они гордо. Хоть было и безветренно, но Максимилиан чуть наклонял древко, чтобы все видели штандарт кавалера, запомнили его.
Как доехали, ещё с коня Волков не слез, тут же к нему подошли местные стражники, среди них был знакомый ему сержант Гарденберг, они привели странного мужика, платье его было самое что ни на есть простое. Но руки его были не мужицкие, да ещё и кончики пальцев правой руки черны, что не отмыть. Сам он был рыж, немолод и подслеповато щурился, пытаясь разглядеть кавалера.