"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
— Монах ваш, дом уже достроил, стены стоят, печи стоят, черепицы мы ему еще нажжем, сколько нужно будет, а кирпич ему больше не нужен. А как церковь строить начнете, так вы свой можете тратить. У нас того кирпича, что вам причитается, много. На костел небольшой хватит.
— И что, во Фринланде кирпич ваш брать будут? — без всякого интереса спрашивал Волков.
— Будут, господин, будут, — говорил солдат уверенно. — Купчишки их тут все время около нас трутся, все норовят купить кирпичи наши. И цену дают, но сдается мне, что там у них за речкой цена
Брат Ипполит, что за другим концом стола сидел с детьми над книгами, разговор их слышал. Обычно он в господские разговоры не лез, а тут оживился, подошел к кавалеру и просил слово сказать.
— Ну? — спросил Волков.
— Пусть солдат племянника вашего возьмет в компанию, — заговорил монах, склонившись к уху господина. — Юноша к цифрам и счету боек. Возрастом уже к делам способен. Ему, кажется, тринадцать уже. Может к делу купеческому способность у него проявится.
А монах, может, был и прав. Щуплый все еще мальчик к воинскому делу был не приспособлен, но по возрасту уже мог попробовать другое ремесло.
— А грамоте ты его уже научил? — с некоторым сомнением спросил кавалер.
— Писать и читать может плохо, но память у него хороша, и считает хорошо.
Солдат терпеливо ждал, а Волков поманил к себе племянника:
— Знаешь, что брат Ипполит мне предлагает?
— Не ведаю, господин, — отвечал юноша.
— Брат Ипполит говорит, что ты к делу купеческому предрасположен. Что память твоя хороша, и что считаешь ты хорошо.
— Хочу я ремеслу воинскому учиться, — сказал Бруно Дейснер.
— Нет, о том и не помышляй, — сказал кавалер без обычной твердости. — Солдат, бери моего племянника с собой помощником, пусть учится торговать. За это лодки мои бери без всякой платы.
— Что ж, мне помощник будет кстати. Беру, конечно, — сразу согласился солдат. Глупо ему было бы не брать к себе в помощь племянника господина.
Волков достал два талера и протянул юноше:
— Это тебе на содержание, — положил в руку тому одну монету. — А это тебе на дело. Иди, смотри, что можно купить дешево там, и продать дорого тут. И наоборот. И запомни, в деле купеческом главное — это знание, — положив вторую монету, он помолчал. — Это во всех делах главное. Слушай, смотри, считай, запоминай. Знай цены.
— Да, дядя, — отвечал без всякой радости Бруно, зажимая деньги в руке. — Как пожелаете.
— Так и пожелаю, ступайте.
Оба они ушли на двор договариваться, и тут же пришла сестра, уже все знает, глаза мокрые, стоит с упреком смотрит на брата.
— Хватит, — сказал Волков. Махнул на нее рукой. — Не на войну уходит. А в дело торговое.
Она только покивала головой. Вроде как понимала.
Он вспомнил себя. Волков чуть старше был, когда ушел в солдаты.
И денег ему никто не дал, и компаньона старшего у него не было.
И ничего, выжил.
— Успокойтесь, сестра, успокойтесь, — говорил он, — даст Бог все у него
Она согласно кивала, понимала, что так хорошо для мальчика будет, и пошла на двор, поговорить с ним.
Волков встал, пошел на двор глянуть, где его Максимилиан и Увалень пропадают. А они на дворе, там еще и все офицеры собрались. Даже Карл Брюнхвальд, и тот в телеге приехал. Ни ходить он еще не мог, ни на коне ездить. Одна рука еще досками стянута. А за воротами двора солдаты собрались. Улица людьми забита. Кажется, все здесь собрались. И тут кавалер вспомнил, что сегодня день расчета. День дележа добычи. Пришли за деньгами.
Он стоял почти на пороге, когда мимо него, бочком — бочком протискивалась госпожа Ланге, неся простыни в комок завязанные.
И она тихо сказал ему слова, от которых он вдруг ожил сразу:
— Госпожа Эшбахт не обременена.
Сказала, и пошла к сараям. А ему потребовалось время, чтобы понять смысл этих слов.
Глава 41
Гора с плеч. По-другому и не скажешь. И причем самая большая гора. Самая тяжкая та, что пригибала до самой земли. И вот нет ее.
Не обременена! Чисто чрево ее. Значит, для Сыча дела нет. И слава Богу, что без него все обошлось. Сыч, человек безжалостный. Он легко придушил-бы новорожденного младенца, роди госпожа Эшбахт мальчика. Придушил и опять в колыбель положил, словно само чадо померло. И спать пошел бы спокойно, перед этим заглянув к Марии на кухню, поесть чего-нибудь. Но сам Сыч ничего бы делать не стал. Отдавать приказ о душегубстве, о детоубийстве, пришлось бы ему, Волкову. А ему страсть как не хотелось бы такие приказы отдавать. Не хотелось. Он за свою жизнь и так людей поубивал в избытке. Но детей среди них не было. Но тут, случись нужда… Он бы не задумался ни на секунду.
— Хорошо, — тихо сказал кавалер, и глянул в след уходящей рыжей красавице. — Спасибо, госпожа Ланге. За весть добрую будете вознаграждены.
Брат Семион, словно с ума сошел, на дом свой все деньги потратил, что у епископа на костел выпросил. Из двух тысяч двухсот отличных серебряных монет чеканки земли Ребенрее, на дом свой потратил он уже тысяча семьсот, и опять пришел брать деньги.
— Куда же ты их деваешь? — спрашивал Волков, думая, а не прячет ли монах часть их для себя.
— Закажу изразцы для печей. Мастер приехал, готов по божеской цене мне все печи обложить изразцами.
— Уж не князем ли Матери Церкви ты себя возомнил? — усмехался Волков. Но деньги ему давал.
— Так всю жизнь жил в святой простоте, хочется радости для глаз и сердца, — смирено отвечал монах, забирая деньги цепкой рукой.
Ничего, пусть строит, пусть старается. Волков не жалел денег епископа. Лишь бы горцы все эти старания монаха не спалили. Он опять усмехался и снова спрашивал:
— А на что ты будешь костел возводить? Скажи-ка мне, святой человек.
— Да уж коли Бог не оставит, так сыщу на что, — отвечал монах, пряча серебро под сутану.