"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
— О чём вы, брат мой? — Недоумевал сын графа.
— Вы не знаете, брат мой? — С притворным удивлением произнёс Волков. — А вот, кажется, господин музыкант знает.
При этом он смотрел и смотрел на Шоуберга. А тот также смотрел на него. Смотрел всё с той же омерзительно ухмылкой, полной презрения.
— Шоуберг, вы понимаете, о чём говорит Эшбахт? — Спросил Дирк фон Гебенбург.
— Я же говорил вам, господа, что он пьян, — с презрением сказал поэт и менестрель графа.
Мало того, что форма этой фразы граничила с неучтивостью, так ещё на его губах была
Это и предрешило дело. Если Волков до сих пор про себя никак не мог решить, как ему быть в этой ситуации, что ему делать. То теперь он понял, чего хочет. Да, он принял решение, он решил закончить всё это дело тут и сейчас немедля.
Он чувствовал, что мерзкая ухмылочка поганого шута выводит его из себя, да какой там, она просто начинает сводить его с ума. Он поймал себя на мысли, что хочет подъехать к нему и перчаткой, всей пятернёй, схватить того за лицо, стереть её с его губ. И ему уже всё равно стало, как он её сотрёт с ненавистного лица: при помощи мушкетов его людей или при помощи своего собственного меча.
— Вы ехали к моей жене, надеясь, что меня нет дома, — произнёс кавалер на удивление спокойно.
Шоуберг даже не соизволил ответить, он опять ухмылялся, почему-то этот человек не чувствовал опасности или был безрассудно храбр.
И именно это буквально взорвало Волкова. Этот мерзавец даже не счёл нужным оправдываться. Он просто ухмылялся.
— Вы любовник моей жены, — продолжал кавалер, которого уже просто бесило высокомерие мерзавца, Шоуберг был так нагл, что даже не отвечал ему, и Волков, всё ещё надеясь на ответ мерзавца, продолжал. — Вы бесчестный человек.
Но Шоуберг снова молчал.
А ещё кавалер вдруг понял по лицам спутников Шоуберга, что они знали, что жена Волкова ему не верна. И незнакомый господин это знал, и Гюнтер Дирк Мален фон Гебенбург, брат Элеоноры Августы, тоже.
Они все это знали, они ехали к нему в надежде, что его нет дома.
И тут ярость, клокотавшая в нём, полыхавшая словно пламя большого костра вдруг утихла, как будто кто-то залил костёр холодной водой. Он понял, что у него нет выхода, они все знали про порочность его жены, они все считали его посмешищем. Кавалер понял, что его позор никак не смыть иначе, чем кровью.
Шоуберг не должен уехать отсюда живым, иначе на его репутации навсегда будет поставлен крест.
— Шут, а как вы очаровываете женщин? Поёте песенки? Наверное, много песен знаете? Вы, шуты, такие мастера попеть.
— Что? — Ухмылка сползал с лица Шоуберг.
— Брат мой, это было неучтиво, — сказал Гюнтер Дирк Мален фон Гебенбург.
— Вы, кажется, при своём инструменте? А ну-ка, спойте мне, — продолжал Волков, не обращая внимания на слова фон Гебенбурга. — Ну, берите свою виолу, лютню, как там у вас, у шутов, называется эта ваша чертовщина.
— Надеетесь меня оскорбить? — Наконец заговорил фон Шоуберг, прищуриваясь.
— Пытаюсь, да видно, оскорбить подобного господина будет не просто. — Заявил кавалер, теперь пришло время усмехаться ему.
— Вы напрасно это затеваете, Эшбахт, — сказал неизвестный господин. — Леопольд
Волков даже не взглянул на него. Ему уже было всё равно, ему некуда было отступать.
— Отнюдь, вам это удалось, — наконец сказал фон Шоуберг. — Только драться мы будем по правилам и не тут.
— Вы при оружии и не больны, — твёрдо сказал кавалер, — драться мы будем здесь и сейчас.
— Я сказал нет, — твёрдо ответил Шоуберг.
— Он вправе выбирать оружие и место, брат, — напомнил Волкову Гюнтер Дирк Мален фон Гебенбург, которому всё происходящее жутко не нравилось.
А Волков вдруг достал из-за пояса пистолет и взвёл курок:
— Драться мы будем здесь и сейчас. Если вы, господин шут, надумаете повернуться и уехать, я выстрелю вам в спину без всякого поединка. Если я вдруг промахнусь, то я прикажу моим людям стрелять в него.
— Вы забываетесь, Эшбахт, — проговорил фон Гебенбург. — Вы забыли, что господин фон Шоуберг личный друг графа.
— Он подлец и мерзавец, он здоров и при оружии, — твёрдо сказал кавалер, — либо он будет драться, либо я убью его как труса.
— Я не понимаю… — Начал было незнакомый господин.
Но Шоуберг прервал его:
— Я буду драться, если господину обманутому мужу так будет угодно. — Он замолчал, а потом прибавил негромко. — Эти низкородные господа до смешного заносчивы.
В его голосе опять сквозило и высокомерие, и презрение.
— Вот и славно, — сказал Волков и подозвал к себе Хилли, — возьми поводья.
Глава 39
Когда он служил в гвардии герцога де Приньи, герцог поощрял занятия своих гвардейцев в атлетических и фехтовальных залах. Господин поощрял выездку, стрельбу, фехтование и даже игру в мяч. Он часто устраивал конкурсы на владение тем или иным оружием с неплохими призовыми. Меньше всего Волков упражнялся как раз с мечом, разумно полагая, что в сомкнутом строю против закованных в железо людей меч ему может понадобиться в последнюю очередь. Пика, копьё, алебарда, молот, тесак — да всё, что угодно, всё нужно, всё может пригодиться. Но не меч. И поэтому во владении мечом он был далеко не среди первых. Кто ж мог знать, что ему предстоит стать господином и с мечом в руках отсеивать свою честь. Знай бы он об этом в те времена…
Подъехал Роха, забрал у него шубу и пистолет:
— Может, ты зря это затеял, а, Фолькоф? — Негромко говорил он.
— Может, и зря, — ответил кавалер, отвязывая ножны от пояса и предавая их товарищу.
— Хочешь, я прикажу Хилли и Вилли пристрелить его, а ты будешь в стороне, вроде как, — предложил Скарафаджо, забирая ножны.
— Не неси чушь, дурень, — сказал Волков и зло глянул на него, — это моё дело.
— Чёрта с два это твоё дело, — также зло отвечал ему Роха, чуть склоняясь к нему с коня, — тебя, дурака, сейчас зарежут, а что будет со всеми теми, кто живёт на твоей земле? Появится новый хозяин и всех разгонит оттуда, заберёт у нас у всех наши наделы, и куда нам с офицерами и солдатами идти?