Шрифт:
Роман Солнцев
ИНОСТРАНЦЫ
1.
Они уже давно ходили мимо этого нового, диковинного для здешних мест двухэтажного дома с башенкой, принюхиваясь, как волки, к чужому дыму, вечерами всматриваясь сквозь яркие щели иной раз неплотно прикрытых железных ставен и не решаясь постучаться в высокие ворота. Хозяйка мельком видела их и молчала - шмыгала взад-вперед, маленькая, невзрачнолицая, в свитере чуть не до колен, варила еду внизу, на первом этаже, взбегала по винтовой лестнице и подсаживалась к электрической швейной машине. Сын угрюмо читал книгу на английском, с ногами в кресле, накинув наушнички. Отец семейства, худоба, с длинными, чугунными от загара руками, со смешной, сизовато-рыжей бородкой на шее
Крестовые хоромы приезжих, крепко сложенные из кедровых плах толщиной фута два каждая (более полуметра), располагались на взгорке, на самой окраине села Весы, выше плотбища, за кучей выворотней и отпиленных комлей с растопыренными корнями, напоминавших приезжим всякие сказочные чудовища... Кстати сказать, местные жители уверяли, что правильное, еще с царских времен, название села - Бесы, но в советские годы, дескать, Бесы замени ли на Весы... Когда-то большая была деревня. Теперь же оставалось тут дворов сорок, еще не разобранных на дрова, с лодками на огородах и возле калиток. Но из них изб десять заколочены наглухо, хозяева поумирали, а родственники не едут, десятка же полтора изб с досками крест-накрест на окнах оживают только летом, когда с грохотом к ним, по жаре, в клубах пыли, подкатывают на мотоциклах, а чаще на тракторах наследники, вечно пьяные краснощекие парни из райцентра или из Железногорска - порыбачить, отдохнуть до беспамятства.
А места красивейшие! В небесах, вдали, сверкают сахарные головы не тающих круглый год гольцов. Чуть ниже - из голубого слепящего небытия - как бы постепенно проявляясь, уступами сходят кедры со скрипичными завитушками на вершинах и темные ели...
Там мох глубок как диван, и брусника красна что пожар... А пони же черника, голубика... А еще ниже - пространство как бы рвется с шумом на части. Здесь светло, здесь гари, малинники, красная смородина, медовый дух. Поляны с озерами, как жестовские подносы с самоварами, подступают с двух сторон к рябой из-за просвечивающих камней речке, вытекающей со звоном из узкого и темного урочища. Но на моторке можно взойти. Если не к ногам каменного Саяна, то - как уверяют здесь - хотя бы к мизинцам его... Откуда-то оттуда и выползают - как раз мимо дома приезжих - по утрам мохнатые звероподобные горы тумана.
В селе Весы тихо, словно на каком-то другом свете, - лишь изредка, если подует западный ветер, можно различить вдали невнятный гул и топоток железной дороги. Переселенцы, наверное, выбрали Весы еще и по этой причине - тут мало шастает чужого, зеворотого люда, все друг друга знают - уж до третьего колена точно... Народ проживает основательный, с древними иконами в красных углах, с десятком берданок и карабинов в сенях, с кучей движков и мотопил во дворе. Можно увидеть кое-где рога сохатого, прибитые над воротами, а то и чучело глухаря - видно, не бедна еще тайга вокруг.
Но не сразу новые люди решились переехать сюда. Споначалу, только повернула зима на весну и ледяной ветер задышал возле щеки, как пламя автогена, явился со стороны станции смешно укутанный в шаль, в романовском полушубке, валенках и немецкой кепке с меховым подкладом сам будущий хозяин, в сопровождении мужичка пониже ростом, но шире в плечах на четыре кулака, в черном - уж не милицейском ли - тулупе, с грозным выражением на брыластом, плохо выбритом лице, где нос картошкой, глаза вроде белых луковиц, брови торчат, а вот голос начальственный - как из бочки: гу-гу-гу. Оба тащили за спиной рюкзаки, в которых звякало и булькало. Новоприбывшие изумили местных жителей тем, что обошли, не торопясь - до вечера ходили - все небольшое это село, кланяясь перед калитками, знакомясь. При этом женщинам-старухам дарили флакончики с пахучей зеленоватой водой, а мужчинам предлагалось выпить хорошей
– Не обижайте моего другаря, - басил коренастый мужичок и показывал на поселенца, который, поминутно протирая очки с толстенными мутными стеклами, благодарно кивал в свою очередь, стеснительно улыбался и мекал, совершенно, видимо, еще не умея говорить по-русски. Даже пританцовывал от бессильного усердия на месте.
– Из Англии он, жердина. Вот, влюбился, говорит, в Россию... хочет тут жить. Коннель его фамилия, зовут Френсис.
– Конев?
– переспросил кто-то.
– Можете и Коневым величать, не обидится. Можете и маршалом Коневым, только...
– шишконосый спутник с суровым нажимом в который раз оглядел тех, с кем разговаривал.
– В его жизнь не соваться. У них это строго. "Мой дом моя крепость." Специально за этим будет правительство следить, разведка и прочая. Ну и наша областная администрация. Такой эксперимент. Землю дают, разрешили строиться... Пусть трудится, так сказать, на русской земле. Свой дом с садом отдал нашим детишкам, которые в Англию учиться поехали. Так что тут квиты. Главное, значит, чтобы никто не лез ни с советами, ни с просьбами. Мужичонко он добрый, но политика есть политика.
Услышав неприятное слово "политика", еще не так давно приносившее одни неприятности, бородатые весовчане в ответ, сумрачно помаргивая, словно фотографируя иноземца, безмолвствовали, что, видимо, означало: а на кой нам лезть к нему.
– То-то!
– удовлетворенно заключил черный тулуп и вдруг чуть не упал крутанулся на месте. Это он узрел местных синеглазых девчушек, еще не испорченных городом, белозубых, лузгавших каленые кедровые орешки. Батюшки!..
– И враз переменился в лице, стал похожим на мальчишку, надевшего на себя медвежью шкуру с медвежьей мордой.
– Ка-ра-сота какая! А, Френсис?!
– О, йе!..
– Задергался длинным телом молчаливый гость и, заикаясь, блаженно улыбаясь, наконец, произнес по-русски: - Си-би-ер - крас-сибо... о...
– и показав на окрестную тайгу, приложил руку к сердцу.
– О!..
Жители Весов тускло и непонятно смотрели на иностранца.
Крепыш в черном полушубке, угрожающе нахмурясь, снова стал объяснять, что как только англичанину построят дом, подъедет и его семья - жена с сыном. И уж тогда тем более: ни-ни! А чтобы он тут, Коннель, не тыкался как котенок в гвозди вместо соска матери, он, Николай Иванович Ярыгин, первое время с ним побудет. И если кто захочет о чем-нибудь спросить, спрашивать у него, у Ярыгина.
Жители Весов уже в сумерках наблюдали, как иноземец с Николаем Ивановичем за околицей жгли костер, ходили вокруг него размашистыми шагами, явно что-то мерили, отмечали в снегу прутиками. И потом, так и не попросившись ни к кому переночевать, ушли в сторону железнодорожной станции...
А через неделю со стороны райцентра по тракту, нещадно ревя по гладкому уже, как фарфор, зимнику, приползли "Камазы" с прицепами - они волокли красные кедровые бревна, гору теса. И с ними явилось человек семь плотников. Эти люди прежде всего сколотили себе в тайге, под сопкой, жилье-времянку с топчанами, зарядили дровами привезенную с собой железную печку. И принялись строить дом для англичанина, сверяясь с длинными чертежами.
Народ в Весах никогда не выказывает любопытства к чему-либо, пока не пригласят посмотреть и высказать мнение. К тому же Николай Иванович яснее ясного все объяснил. Да и своих забот у местных мужиков выше головы, хоть и демократия во дворе, - вот-вот ледоход, а там паводок, время плоты вязать и вниз, до енисейской протоки протаскивать. А поскольку на пути следования камни, шивера, течение бешеное, жердями не удержать, на плоты спереди и сзади крепятся движки с винтами... а вдруг откажут?!