Иностранцы
Шрифт:
– Но почему ви пьете?
– он показал пальцем на мешки под генкиными глазами.
– Вам очиен вредно.
– И кивнул на Платона, могучего, желтокожего, как восточный Будда, но в русской бородище размером с супницу.
– Ему не очиен.
– Кстати, добавил бы, - усмехнулся тот.
– Мне это лично как слону дробинка первый номер. У тя виски есть? Водку мы и сами можем тебе принести.
– Уиски?! О!..
– как бы просиял Френсис и всплеснул руками.
– Я думаль, вы любите только водка. Уиски очиен крепкая.
– Он ушел наверх и мигом скатился по винтовой
– О, извиняйте.
– Отвернул хрустнувший колпачок и разлил снова до капли все содержимое по стаканам - правда, себе меньше всех. Принес лафитник с водой, достал из шкафчика лимон, принялся тонко нарезать узким, тонким ножом.
Платон, не дожидаясь (зачем ему эти интеллигентские штучки?!), но и не особенно торопясь, выпил и, поворочав языком под щеками, сказал вдруг уже не баритоном, а басом - у него с добавлением спиртного голос перемещался по октаве, нисходя к рокоту (очевидно, в организме что-то перестраивалось):
– Крепка-а совецка власть!.. придется мине в колхоз вступать!.. А вопрос, почему... кхм, русские пьют... вопрос философский. Да-а.
– Он широко разинул рот в бороде, загадочно блестя впалыми желтоватыми глазенками. Как сразу понял Френсис, он был говорун, мог рассуждать по любому поводу и без повода, не переставая пить и закусывать. И сейчас хотел что-то сказать, но его перебил шелестящим голоском Павел Иванович.
Бывший капитан катера, сутулясь, привстал, ударил сухими кулачками об стол:
– На мостике одни с-суки!..
– иностранный алкоголь уже воспламенил его мозг, Павел Иванович был готов для выкриков и страшных воззваний.
– Страну автогеном порезали!.. бакены затоптали!.. катимся боком по шиверам!..
– Примерно так, - кивнул Платон, дав знак приподнятым кривым мизинцем с черным ногтем Генке "Есенину", чтобы тот покуда помолчал.
– СССР была великая держава, разве нет? С ней считались. Да, да.
– Sorry!.. извиняйте!..
– с плаксивой улыбкой поправил очки Френсис.
– Но Руссия и сейчас великая! Считаются!Я знаю!
– Может, при вас считаются!..
– встрял Генка в разговор.
– А при нас нет!..
– Юмор!
– оценил Френсис и снова обратил свои близорукие наивные глаза на могучего Платона.
– Если жизнь наладится... к вам снова придут с поклоном другие э... республики.
– Он. кажется, уже и по-русски возле русских стал говорить связнее.
– Разве нет? Значит, надо налаживать жизень. У вас... у вас талантливые ученые... докторы... зачем попадать... падать в отчаяние?!
– Нет, нет, мы погибли!..
– не соглашался Платон.
– Это обсуждать бесполезно.
– Ночь наступила, ночь...
– у Генки веки полузакрыли глаза, рот по-детски превратился в гузку. Еще не дай бог уснет тут.
– При белом месяце... так хорошо повеситься...
– Налил бы еще, узурпатор!..
– взвизгнул Павел Иванович.
– Болше жена не дает, - тихо и внято ответил Френсис, оглядываясь, чтобы гостям было понятней.
– Тогда я не понимаю, я плыль на лодке - смотрю... Why?.. Почему ви бросаете с берега в
– Вода все унесет!..
– махнул рукой Платон.
– Скажи, моряк!
Но моряк молчал, приоткрыв рот со стальными зубами и злобно уставясь на хозяина, который более не хотел угощать русских.
– Все унесет река времен...
– вздохнул, окончательно зажмуриваясь и устраиваясь подремать на стуле, Генка.
– Не унесет!..
– печально отвечал Френсис.
– Я здиес уже полгода? Не унесло. Ви включаете электричество в баниях... пилите циркуляркой... трансформатор три раза горель. Как можно. Видиротесь... ножиками... веслами... я даже видел - баграми... за чем?!
– Зачем?! А потому что душа гор-рит!..
– зашипел Павел Иванович.
– Хер ли тут изображашь?! Сами нашу Расею любимую погуби ли!.. через евреев скупили, а сейчас...
Платон больно прижал локоть Павла к столу - человечек, затрепетав, умолк.
– Я понимаю, - терпеливо продолжал Френсис.
– Понимаю. Но когда родина болна... помогайть надо, а не толкать дальше в пропасть.
– Он понизил голос.
– Говорят, у вас своих лючших крестьян опять жгут?.. Рас... как это?.. раскулач...
– Раскулачивают?..
– помог Платон и добродушно ухмыльнулся на редкость здоровыми, белыми зубами.
– Да не-е!.. Это уж по пьянке... было раз иль два... из зависти... примерно так...
– И толкнул Генку в бок.
– В Щетинино? На центральной ферме?
Генка открыл белесые, словно замазанные сметаной, глаза.
– А х.. ли?.. Дружки начальников, по блату всего себе нахватали...
– Это наши деньги!
– завизжал Павел Иванович.
– Прихватизировали даже пристани на Енисее... золотые рудники...
– Но разве можно жечь?..
– изумился, всплескивая руками, иностранец.
– Лесу много...
– охотно заговорил Платон.
– С самолета смотрел на Сибирь? Тайга до Японии. Но, конечно, лучше не жечь.
Вам-то в Англии хорошо - из камня все. А у нас и церкви деревянные...
– Но более не дождавшись от хозяина каких либо слов,
Платон помолчал, закрыл рот, тяжело поднялся и вздернул за шкирку поэта и бывшего капитана.
– Ну, сказали спасибо и пошли? А то еще испугается, решит - алкоголики и не пригласит больше никогда!
– Почему?!
– удивился нехотя Френсис.
– Заходите. Интересно было поговорить.
– Вы слышали?!
– спросил Платон у своих спутников, не вы пуская их из темных широких лап.
– Приглашает! Пожалуй, и зайдем. Может, Федя еще научит нас снова труд любить, поверить в жизнь...
Павел Иванович вдруг припал к Платону и зарыдал, как ребенок. Тот, отчески обняв его за плечи, повел в сторону выходной двери - в ночь, в метель. Генка "Есенин", окончательно проснувшись, обернулся к хозяину - стоял, моргая, пытаясь, видимо, придумать срочно что-нибудь остроумное, но не смог. Только как можно более гордо и таинственно ухмыльнулся и, чтобы не сверзиться, затопал боком с крыльца вниз, на смутный снег...