Иноземец
Шрифт:
— Час призраков, — сказала Илисиди. — Вы в них верите?
Он быстро вздохнул — глотнул холодного воздуха — поймал осколки здравого ума… и вцепился в них.
— Я верю в не требующую награды верность долгу, нанд' вдова. Я верю в существование предательства и приглашений, которые нельзя принимать за чистую монету… Поднимайся на мой корабль, сказала дама рыбаку…
Трясущейся рукой он поднял полную чашку. Чай выплеснулся, ошпарил пальцы, но Брен донес чашку до рта и отпил. Ничего, только сладость.
— А
— Экий гордый мальчик! Мне говорили, вы любите сладкое… Слышите колокол?
Брен слышал. Колокол на бакене, наверное, где-то далеко в озере.
— Когда дует ветер, звон доходит сюда, — сказала Илисиди и закуталась в свои одежды еще плотнее. — Предупреждает о камнях. Мы это придумали задолго до того, как явились вы со своими дарами.
— Не сомневаюсь. Атеви придумали очень многое до нашего появления.
— Так вы, значит, потерпели кораблекрушение? История все еще такова? И не было никакого бакена с колоколом?
— Слишком далеко от наших обычных маршрутов, — сказал он и отпил еще один согревающий глоток — ветер пробивал насквозь рубашку и штаны. Руки тряслись, чай проливался, обжигая пальцы, пришлось поставить чашку. — За пределами наших карт. Так далеко, что не видно ни одной знакомой звезды.
— Но достаточно близко к нашей звезде.
— В конце концов. Когда нас уже охватило отчаяние. — Звон то доносился до них, то пропадал, в зависимости от прихоти ветра. — Мы никогда не собирались причинить кому-нибудь вред, нанд' вдова. Правда все еще такова.
— Так ли?
— Когда Табини-айчжи послал меня к вам, он сказал, что мне понадобится все мое дипломатическое искусство. Тогда я не понял. Я понял только, что у его бабушки трудный характер.
В лице Илисиди ничего не отразилось, ничего такого, что мог бы уловить человеческий глаз в тусклом предутреннем свете. Но, возможно, она забавлялась. Илисиди часто находила забавными самые странные вещи. Холод пробирал его уже до мозгов, хотя, может, это действовал чай: Брен вдруг понял, что не испытывает какого-то особого страха в обществе старухи.
— Не скажете ли вы мне, чего вы добиваетесь? — спросил он ее, перекрывая шум ветра. — Стартовые площадки на Мосфейре — это полный абсурд. Неподходящая широта. Корабли, отплывающие куда-то — то же самое. Итак, мой арест — это чистая политика или еще что-то?
— Мои глаза уже не те, что прежде. Когда я была в вашем возрасте, я могла увидеть вашу станцию на орбите. А вы ее видите отсюда?
Он повернул голову в сторону солнца, к горам, разыскивая над вершинами звезду, которая не мерцает, звезду, светящуюся отраженным солнечным светом.
Что-то в глазах расплывается… Он видел станцию искаженной, словно перекошенной, и перевел взгляд на соседние, менее яркие звезды. Их можно было разглядеть без труда, небо было еще очень темное
Он снова зафиксировал взгляд на станции, и она по-прежнему выглядела деформированной, как будто — эта мысль испугала его — как будто вывернулась из обычной своей плоскости и вместо круга кажется эллипсом.
Неужели вдруг оказалась на виду центральная мачта? Неужели станция так сильно наклонилась относительно плоскости орбиты?
В голове проносились разные логичные объяснения — станция разрушилась намного сильнее, чем мы предполагаем, может, из-за солнечной бури — и Мосфейра, наверно, сейчас шлет туда сигналы как бешеная, пытаясь спасти ее. Это должно привлечь внимание атеви, у них отличная оптика.
Может, какая-то панель солнечных батарей оторвалась от станции и отражает солнечные лучи. Нет. Станция совершает один оборот вокруг своей оси за несколько минут. Если бы действительно что-то оторвалось, то вращалось бы вместе со станцией, то появлялось, то исчезало.
— Ну, нанд' пайдхи?
Он встал со стула и всмотрелся еще внимательнее, стараясь не мигать пока глаза не заболели от ветра, который сек холодом и доставал через одежду.
Но ничего такого не видно — ни потускнения, ни периодических изменений. Какая-то устойчивая крохотная неправильность, вроде выступа, остается все время с одной стороны от станции, а та ведь должна вращаться вокруг своей оси… все медленнее и медленнее на протяжении веков, по мере действия энтропии, но…
Но, думал он, Господи, не при моей жизни, станция не должна развалиться на части, разве что произошло какое-то огромное, астрономических масштабов бедствие…
И все равно эта штука не висит просто так — если я не смотрю и в самом деле на мачту…
Он сделал еще шаг к краю балкона. Руки атеви двинулись остановить его, взяли за локти, но, похоже, его не собирались сбросить с обрыва, как на миг мелькнуло в голове, нет, его прикрывали от слабого света, доходящего сюда из других комнат. И все равно он не мог разглядеть яснее. Мозг все еще пытался найти разумное объяснение этой странной конфигурации…
— Восемь дней назад, — проговорила Илисиди, — эта штука появилась и присоединилась к станции.
Появилась.
Присоединилась к станции.
Ох, Боже мой, Боже мой…
XI
— Передачи между Мосфейрой и станцией ведутся часто, — сказала Илисиди. — Дайте объяснение, нанд' пайдхи. Что вы видите?
— Это корабль. Наш корабль — во всяком случае, какой-то корабль…
Он говорил на своем языке. Ноги у него словно отнялись. Он не доверял себе настолько, чтобы идти — хорошо, что охранники, державшие его за локти, довели обратно до стола.