Иноземец
Шрифт:
Время тянулось и тянулось, растягивалось в долгие часы, от страха то к боли, то к скуке, то к острым мучениям одеревеневших мышц, одубевших рук и ног. Холодный металл и холодный камень. Грома он больше не слышал. И не мог найти удобного положения для ног, никак не мог повернуть их так, чтобы не отдалось в спине, в коленях или плечах, и каждая попытка отдавалась болью.
В тишине и темноте от воображения один вред — слишком много телевидения, как сказал бы Банитчи.
Но Банитчи либо сменил шкуру — а это означало бы, что его ман'тчи всегда был
В самых сокровенных мечтаниях Брену сейчас виделось, как в дверь входит Банитчи или Чжейго, перерезает шнуры и освобождает его раньше, чем оппозиция заносит персону пайдхи в список неотложных дел. Может быть, они и откладывают теплый разговор со мной только потому, что ищут Банитчи и Чжейго. Может быть, потому Чжейго и умчалась так быстро, когда мы с ней говорили последний раз и ее вызвал по переговорнику Банитчи, — может, Банитчи что-то узнал и связался с ней, понимая, что они вдвоем должны остаться на свободе, чтобы как-то вызволить меня…
Из этого получилась бы прекрасная фабула для матчими, но в жизни ничего такого не будет. И быть не может… Брен по-прежнему висел на стержне, страдал от боли в сотне растянутых мест и в конце концов услышал, как открылась дверь в наружном коридоре.
Послышались шаги по каменным ступеням, сверху вниз, к наружной комнате — может быть, две пары ног, может быть три, он не был вполне уверен, потом решил, что три; он слышал голоса, которые что-то говорили, но не мог разобрать слов. Панический страх достиг предела, Брен решил — вот оно, сейчас начнется… Но никто не входил — и он подумал: ну и пошло оно все к черту, и расслабленно уронил голову — от этого боль в шее отступала минут на пять.
Он уже решил, что голоса в соседней комнате там и останутся, но тут они переместились в коридор; и когда Брен поднял глаза, внутрь вошла тень какой-то атева в форме охранника, против света трудно было разглядеть, но он видел отблески металла, идущие от теней, которые заполнили все поле зрения.
— Добрый вечер, — сказал Брен посетителю. — Или уже середина ночи?
Тень вышла, и нервы, натянутые и застопоренные на точке боли, отозвались дрожью в разных местах, и он решил, что это, наверное последняя стадия перед параличом, который скует ноги, как уже сковал пальцы. Ему этого не хотелось. Он подумал с надеждой, что, может быть, просто охранник заходил проверить, а теперь они уйдут.
Но шаги вернулись. Наверное, меня хотят запугать этими безмолвными приходами и уходами, решил он, — и запугивание вместе с болью заставляло его беситься. Он надеялся рассвирепеть… Он всегда находил состояние бешенства более удобным, чем состояние ужаса.
Но на этот раз пришел не один, а несколько, они принесли откуда-то деревянный стул и магнитофон — и все они были тенями, которые отбрасывали другие тени в свете из дверей. И магнитофон тоже отбрасывал тень, а потом на нем зажегся красный огонек, когда один из этих нагнулся и нажал кнопку.
— Прямая передача, прямо на ленту, — сострил Брен. Он не видел причин сдерживаться, и он все еще был зол — хоть и на грани ужаса. Я такого не заслуживаю, говорил он себе, ни от Табини я такого не заслужил, ни от Сенеди,
— Ни капли страха? — спросила тень. — Ни раскаяния, ни сожаления?
— А о чем мне сожалеть, нади? О том, что понадеялся на гостеприимство вдовы? Ну, если я злоупотребил терпением хозяйки, то приношу извинения и с удовольствием удалюсь отсюда…
Одна тень отделилась от остальных, подняла стул, без шума повернула его задом наперед и села верхом, сложив руки на низкой спинке.
— Где вы взяли пистолет? — спросила тень.
Голос незнакомый.
— У меня не было пистолета. Стрелял Банитчи. Не я.
— Зачем было Банитчи впутываться? И как пистолет оказался у вас в постели?
— Понятия не имею.
— Банитчи когда-нибудь ездил с вами на Мосфейру?
— Нет.
— А вообще он ездил на Мосфейру?
— Нет. За время моей жизни ни один атева туда не ездил.
— Вы лжете насчет пистолета, не так ли?
— Не так.
В левой ноге снова начался тик. Брен старался сохранять спокойствие и способность мыслить, а вопросы тем временем следовали один за другим и периодически возвращались к делу с пистолетом.
Лента кончилась, они ее поменяли, а он смотрел. Тик не прекращался. И вот-вот мог начаться в другом месте, в правой руке, и Брен попытался изменить положение, чтобы чуть-чуть разгрузить руку.
— Чем вызвано предстоящее увеличение поставок сырых металлов на Мосфейру? — прозвучал следующий вопрос, когда пустили новую ленту. — Что вы задумали, как хотите использовать металл?
— Вызвано оно тем, что инфраструктуры на Мосфейре изнашиваются. — Это был вполне уместный, хотя и упрощенный ответ. — Нам нужны сырые металлы. У нас собственные особые требования к их переработке.
— И своя собственная стартовая площадка?
Это не тот же самый вопрос. Сердце замерло на миг. Брен почувствовал, что молчит слишком долго.
— Какая стартовая площадка?
— Мы знаем. Вы сами дали нам спутники. Так неужели мы можем не знать?
— С широты Мосфейры не производят запусков. Не могут. Это непрактично.
— Могут. И вполне практично, если это единственная площадка, которая у вас есть. Или, может, с Мосфейры отплывают какие-то корабли, которые не занимаются рыбной ловлей?
«Какие еще дурацкие корабли?» — спросил себя Брен. Если что-то такое и есть (чего я не могу исключить), так он об этом знать не может.
— Мы не строим никакой стартовой площадки, нади, клянусь вам. А если и строим, то пайдхи об этом ничего не известно.
— Вы пропускаете числа в потоке данных. Вы поощряете мелочные дебаты, которые задерживают наше развитие. Совершенно очевидно, что вы накапливаете металлы. Вы увеличиваете заказы на сталь, на золото — вы дали нам промышленность и вы продаете нам микросхемы в обмен на графит, титан, алюминий, палладий, на элементы, о существовании которых мы не знали сто лет назад, но для которых, благодаря вам, нашли сейчас применение. Теперь вы ввозите минералы, которых нет на Мосфейре. Зачем? Для чего вы их применяете, если не для того же, чему научили нас, — для легких самолетов, на которых вы не летаете, так как…