Инсайт
Шрифт:
Капитан убрал с лица растрепавшиеся волосы и закурил трубку.
– Ты мог бы быть с ней мягче? Не обижай её.
– Постараюсь.
Какое-то время друзья молчали. Небо было ясным, лёгкий ветер приносил с берега запахи еды: жареного мяса и выпечки.
– Как думаешь, этот призрак опасен? – спросил Стром.
– Не знаю. Но… – Шут задумался, – само по себе общение с мертвецом… Ты слышал, чтобы такие истории хорошо заканчивались?
Капитан вздохнул и нахмурился.
– Вот и я не слышал, – заключил Шут, – попрошу Раснара поискать что-нибудь. Этот книжный
Капитан одобрительно кивнул.
***
– Пойдёшь сажать цветы со мной? – спросила Ева. – Мама написала, что это нужно сделать ночью.
– Я хочу, но не могу, – вздохнул Дарий, – ты ведь помнишь, что мои перемещения ограничены стенами этого дома.
Огоньки на свечах всколыхнулись, словно от тяжёлого вздоха призрака. Ева задумалась, как вдруг её посетило странное чувство.
– Дай мне руку, – сказала Ева, повинуясь внезапному порыву.
Дарий вытянул руку вперёд. Ева сделала то же самое и почувствовала холодное прикосновение. Она сжала руку Дария в своей. Ладонь призрака оказалась плотной, чем-то напоминающей пудинг: в руке удержать можно, но чуть сожмёшь – продавишь насквозь. Дарий изумленно поднял взгляд на девушку.
– Как ты это сделала?
– Просто отчего-то подумала, что смогу, – взволнованно сказала она, – попробуем выйти?
Они направились к выходу. На пороге Дарий замешкался, но Ева была настроена решительно. Она распахнула дверь и вышла на крыльцо, держа Дария за руку. Призрак последовал за ней. Через секунду он стоял за пределами дома, изумлённо рассматривая ясное небо. Он уже и забыл, что летом оно пестрит не только звёздами, но и кометами с длинными хвостами. Словно огненные птицы они возникали в синеве небес и, очертив дугу, пропадали.
Некоторое время они сидели на крыльце, наблюдая за кометами и мотыльками, вьющимися вокруг лампы, которую Ева поставила рядом.
– Некоторые цветы ночью пахнут сильнее, чем днём, – сказала она, втягивая носом воздух, – чувствуешь, какой сильный аромат исходит вон от тех кустов?
Ева указала на кустарники, усыпанные мелкими белоснежными цветами.
– К сожалению, я не могу разделить с тобой эту радость, ведь я больше не чувствую запахов, – грустно улыбнулся Дарий, – смерть лишила меня почти всего, что придавало жизни вкус, оставив мне лишь зрение, слух да горькие воспоминания. Иногда я даже не понимаю, кто я теперь. А самое главное – не понимаю, зачем…
Ева сочувственно покачала головой.
– Зачем же ты это сделал?
– Я видел в смерти избавление, успокоение. Если б я только знал, что физическая смерть – это ещё не конец!
– То что бы ты сделал?
Призрак задумался и почти мечтательно возвёл глаза к небу.
– Я бы уехал оттуда. Оставил бы обоих там. Я бы… я… я не знаю, – сдался музыкант, – я просто надеялся окончить свои мучения, отправиться к отцу и матери, или же просто исчезнуть.
Ева
– Да! Иногда я думаю, что лучше было бы исчезнуть, чем стать вот таким! – Дарий посмотрел на свои руки, – без тела, без голоса, без бьющегося в груди сердца, но всё с той же болью, с тем же одиночеством и, в конечном итоге, с бессильной яростью!
Раздался щелчок. Ева огляделась и увидела, что пламя в керосиновой лампе до того разгорелось, что стекло, не выдержав жара, с треском лопнуло. Ева взялась за ручку лампы, чтобы поднести ближе и рассмотреть трещину, но тут же, вскрикнув, одёрнула руку – раскалённый металл оставил на ладони красную полосу. Ожог! Ева машинально сжала руку в кулак и прижала к груди здоровой рукой, когда вдруг почувствовала холодное прикосновение. Дарий взял обожжённую руку девушки в свои руки, накрыв ожог ледяной ладонью.
Огонь в лампе, тем временем, вернулся в своё обычное состояние.
– Жжёт, – пожаловалась Ева и, глядя на лампу, заметила – прежде такого не случалось.
– Если чувствуешь физическую боль, значит, ты жива, а это благо, – сказал Дарий, держа её за руку, – жизнь лучше смерти в любом случае.
– Даже если тебя все предали? – спросила Ева.
– Даже так.
– Но ведь и ты чувствуешь боль, только душевную. Разве нет? Получается, даже будучи мёртвым, чувствовать не перестаёшь? Тогда чем жизнь так сильно отличается от смерти?
– Ты права, я продолжаю чувствовать. Но вместе с этим я ощущаю полную безысходность, тогда как ты, имея тело, можешь что-то изменить. Можешь говорить, кричать, можешь уйти, уехать, убежать, или не убежать. Ударить, в конце концов. Я же – безмолвный свидетель, томящийся в ловушке собственной глупости. Пленник портрета, не имеющий права узнать ответы на свои вопросы.
Ева вздохнула. Руку всё ещё жгло, но уже не так сильно: ледяное прикосновение Дария сняло боль.
– Уже совсем поздно, – Дарий ободряюще улыбнулся, – пойдём сажать твои цветы.
Держа Дария за руку, Ева ушла за дом – к северной его стороне. Там она посеяла семена, тщательно полив их водой. Дарий же, глядя на спящий город и бухту, вид на которые хорошо открывался с северной стороны холма, наслаждался каждым мигом своей неожиданной свободы. Он вдруг почувствовал давно забытую эмоцию, чувство, которое он ранее потерял. То была надежда. Что, если Ева согласится поехать в Серпент, взяв его с собой? Дарий решил, что позже, найдя подходящие слова, обязательно спросит её об этом.
С той ночи Ева часто выходила во двор, держа Дария за руку. Они разговаривали и любовались ночным небом. Выйти из дома без её помощи он не мог, но для того, чтобы гулять рядом с ней, Дарию не обязательно было держать Еву за руку всё время. Девушка являлась для него неким проводником, билетом во внешний мир. Со дня его похорон домом Дария стал портрет, но Ева каким-то образом могла разорвать эту связь, становясь для призрака средством передвижения. В её лице он обрёл не только друга, но и возможность узнать ответы на вопросы, которые невыносимо его терзали.