Инсайт
Шрифт:
– Тогда сегодня мы никуда не поедем, – сказал Дарий, – мы не оставим тебя здесь одного.
– Нет, друг, ты должен ехать один, – ответил Дож, – они будут ждать. Ты и сам отлично справишься, нельзя подводить людей. Ведь так, Электа?
– Вынуждена согласиться с Дожем, – вздохнула она, – вечер устраивали ради знакомства с вами обоими. Но раз Дож болен, должен поехать хотя бы ты. Тогда я останусь, побуду с Дожем и дождусь доктора.
– Да, да, – Дож даже привстал на постели, – поезжай. Мы ведь все прекрасно понимаем, что они ждут именно твоего участия, хотят услышать твою музыку. Ну а я… я поеду в следующий раз.
– Поезжай,
– Позаботься о нём, – попросил Дарий и добавил шёпотом: – я счастлив, что ты есть у меня.
Музыкант вышел из отеля и сел в экипаж. Дождь щедро поливал улицы, излишки воды шумно стекали в придорожные канавы. В душе Дария смешалось 2 чувства: беспокойство за Дожа и радость от того, что у него есть близкий друг, почти брат, и любимая женщина. Судя по тому, что Дож вёл себя довольно оживлённо, настаивая на поездке Дария в одиночку, пианист сделал вывод, что друг вскоре поправится. Беспокойство уступило место эйфории и упоению, и Дарий любовался грозой, глядя в окно.
Вечер прошёл прекрасно. Дарий познакомился с другими музыкантами из Серпента, а также с певцами и художниками. Он пребывал в хорошем настроении и только к концу вечера подумал про священника, о котором не вспоминал с самого утра. Друг Электы так и не появился. Это значило, что утром Дарий сам пойдёт в монастырь, как и обещал.
Возвращаясь домой, он размышлял о новых возможностях, которые открывались ему теперь в этом городе. Здесь хватало музыкантов, желающих получить работу в новой школе искусств Дария и Электы, а значит, этим планам суждено было сбыться.
Было уже поздно и по подсчётам Дария, доктор уже должен был быть в отеле. Пианист поднялся по лестнице и постучал в номер Дожа. Дверь не открыли, но внутри послышалась какая-то возня. Дарий дёрнул ручку, было не заперто, и дверь со скрипом открылась.
Увиденное заставило Дария потерять дар речи. Дож по-прежнему лежал в постели, но уже не один. С ним была Электа! Её полуголое тело прикрывала простыня, а прелестная головка лежала на груди у альтиста. Правой рукой Электа обнимала мужчину за талию. Потрясённый Дарий попятился, зацепив трость Дожа, что стояла у входа и та с грохотом упала. Услышав шум, Электа зашевелилась и открыла глаза. Дож, увидел Дария и спешно поднялся, обмотав вокруг бёдер покрывало.
– Друг, прости! – дрожащим голосом сказал он.
Электа растерянно озиралась, прикрывая тело простынёй. Они явно не ждали Дария так рано.
Пианист молча развернулся на каблуках и вихрем бросился к лестнице, где его настиг Дож.
– Я не должен был! – Дож схватил Дария за запястье, – Она… она снова полезла ко мне с поцелуями, пойми, я не смог противиться больше… красивая женщина… я был не в себе, прости!
Дарий в бешенстве одёрнул руку, оставив Дожа одного на ступеньках, так и не сказав ни слова в ответ.
Он вышел на улицу и быстро зашагал по извилистой мостовой. Ливень давно кончился, и воздух наполнился свежестью. В небе зажглись первые звёзды. Дарий шёл настолько быстро, что не заметил, как миновал монастырь и старое кладбище, он шёл и шёл. Хотелось просто исчезнуть, забыть обо всём. Шагая, он словно бежал от самого себя, от мыслей, воспоминаний, боли. Из темноты вдруг послышались звуки музыки, они доносились из таверны. Дарий зашёл внутрь. Там было тепло и пахло спиртным. Музыкант нашёл свободный стул за барной стойкой
Первый бокал был выпит залпом, второй тоже, а после и третий. За баром зашушукались. Дарий, прежде почти не употреблявший спиртного, оставался совершенно трезвым.
Он никак не мог поверить в увиденное. Лучший друг и Электа. Оба предали его в один день. И, получается, что Дож не врал, когда говорил, что Электа соблазняла его. А священник? Может, Электа окрутила и его тоже. А кого ещё?
Конечно, Дож всегда был ужасным бабником, Дарий знал это. Друга можно было понять: он болен, не мог контролировать себя. Или… нет? Да как он мог предать напарника?! Дарий не хотел относиться с пониманием к такому поступку, слишком глубоко ранило его предательство любимой девушки и близкого друга. Дарий осушил бокал снова.
– Красавчик, не составить ли тебе компанию? – пропел в ухо женский голос, – ты такой печальный, дай-ка я тебя утешу.
Симпатичная девушка попыталась увлечь Дария в танце, но он остался неподвижен. Алкоголь, наконец, подействовал и ярость сменилась отрешённостью. Оскорблённая невниманием жрица любви, возмущённо фыркнула и направилась к другому посетителю.
Мысли, наконец, перестали быть такими навязчивыми, теперь они рассеялись и летали во тьме в форме картинок, которые то и дело выхватывал опьянённый мозг Дария. Вот они с Электой в парке, он любуется её лицом и солнечными зайчиками, запутавшимися в её локонах. Вот он делает ей предложение, а она бросается ему на шею. В голове звучит её голос: «Да, да мой Шафран!». Вот он обнимает её в своей постели, отдаваясь самому сильному в его жизни чувству. Одна картинка медленно сменяется другой, словно в калейдоскопе, и, в конце концов останавливается на последней: его любовь в постели с его лучшим другом.
Дарий закрыл лицо руками. Склонившись над пустым бокалом, он превратился в живое олицетворение боли и отчаяния. Сколько он пребывал в гнетущем безмолвии, он не знал.
– Эй, парень, мы закрываемся. Ты платить будешь?
Дарий вздрогнул, убрал руки от лица и посмотрел на хозяина таверны пустым мутным взглядом. Помедлив, музыкант достал из-за пазухи бумажник и положил перед говорившим, после чего молча встал и направился к выходу.
Владелец заведения открыл бумажник, обнаружив в нём толстую пачку денег.
– Тут многовато, парень. Эй! И это… бумажник забери! – хозяин пытался докричаться до мужчины, но тот его не слушал, – может тебе экипаж подать? А? Далеко тебе идти?
Дарий, так ничего и не сказав, вышел из заведения.
Наступила глубокая ночь, на Серпент тихо опускался туман. Дарий брёл по улице, интуитивно взяв курс на отель. Виски, наконец, взял верх над измученным разумом, приостановив гнетущие думы. Город спал, где-то вдалеке на башне часы пробили 2 ночи. Шёл Дарий медленно. Через некоторое время он остановился под старыми дубами у ажурных кованых ворот городского кладбища, где кружились, шелестя крыльями крупные вороны. Они так изящно скользили по воздуху, словно танцевали менуэт вокруг могильников. «Как, должно быть, прекрасна смерть» – подумал Дарий, остановившись взглядом на гранитном ангеле, – «Только она и даёт вечный покой, избавляя от мучений и тело, и душу. Она честна, искренна, словно осень, которая обнажает деревья, давая возможность разглядеть их голые ветви. Тогда как жизнь хоть и дарует минуты, полные абсолютного счастья, в итоге взимает за них непомерную плату».