Инсайт

Левицки Евгения

Холод действовал отрезвляюще и к моменту, когда Дарий подошёл к отелю, воспоминания последних часов вновь зароились в его голове. Дарий заглянул в окно: в холле горели лампы. Они горели всегда на случай появления ночных гостей. Но кроме сторожа, в холле находилась девушка. Дарий узнал Электу. Очевидно, она ждала его. Что она хотела? Оправдаться перед ним? Нет уж, хватит лжи! Хватит притворства! Дарий больше не нуждается в самообмане, достаточно он наслушался от неё сказок.

Музыкант отошёл от окна и обошёл отель, войдя в него с чёрного хода. Хозяйка часто не запирала его, и Дарий знал об этом. Поднявшись в свой номер, он сел на кровать. От тепла кровь разогрелась, а картинки в голове замелькали ещё быстрее, чем раньше. Счастливые и горестные, недавние

и детские воспоминания сменяли и сменяли друг друга. С тех пор, как умер отец, Дарий всегда был одинок. И он ненавидел одиночество. Что же теперь? Он имеет всё то, о чем только можно мечтать: деньги, положение в обществе, славу, признание, перспективы. Однако всё это не избавило его от треклятого одиночества. Дож, ставший ему братом, оказался предателем, а любимая женщина – лицемеркой. Грудь сдавила невыносимая жгучая боль, а глаза защипало. Обретённое, казалось бы, счастье было ничем иным, как иллюзией, обманом, беспощадной насмешкой судьбы. Взгляд упал на рисунок Электы, лежащий на тумбе с изображением безмятежно спящего Дария. А что, если сон – это единственное, что поможет прекратить мучения? Сон беспробудный, вечный покой и безмолвие, лишь изредка нарушаемое едва слышным шорохом чёрных перьев.

Дарий открыл ящик тумбы. Револьвер, подаренный отцом, лежал там. Да, пожалуй, это единственно правильное решение. Отец хотел, чтобы Дарий смог защищаться. И он защитит себя, избавясь навсегда от одиночества, от боли и зияющей пустоты внутри. Он снял револьвер с предохранителя, открыл рот и нажал на спуск.

Раздался выстрел. Дарий на секунду почувствовал сильное жжение в затылке, а потом… ничего не произошло. Он остался сидеть на краю кровати. Боль в груди прошла, а на душе стало легко и спокойно. Через несколько секунд в коридоре послышались шаги и голоса, и спустя минуту какие-то люди уже стояли за дверью. Дверную ручку сильно подёргали с той стороны, но дверь была заперта. Раздался треск: это фомкой сломали затвор и дверь распахнулась. Дарий увидел взъерошенную хозяйку в ночной сорочке с керосиновой лампой в руке, рядом с ней был пожилой мужчина с монтировкой (очевидно, плотник), а за ними Дож и ещё какие-то люди. Кто-то, стоящий за спиной Дожа, вскрикнул и, судя по звукам, шмякнулся в обморок.

Хозяйка отеля в ужасе схватилась за сердце и отвернулась, её стошнило прямо на ковёр. Плотник неодобрительно качал головой, глядя в комнату и что-то бормоча себе под нос. Дож нервно провёл рукой по волосам, вцепившись другой рукой в дверной наличник.

– Чёрт тебя дери, Дарий… – еле слышно прошептал он, – что же ты наделал…

Дож закрыл глаза рукой и, облокотившись на дверь, осел на пол. Дарий оглянулся и увидел себя, лежащего на кровати с открытыми глазами. На стене, напротив двери, красовалось огромное пятно крови и чего-то ещё, похожего на слизь или мелкие осколки черепа. Дарий приподнялся над собственным телом и увидел, что в его безжизненной руке, распростёртой на покрывале, всё ещё лежит револьвер. Пианист безразлично рассматривал мёртвое тело, пока рядом кричали люди. Он подлетел к зеркалу, чтобы посмотреть на себя, но понял, что в нём больше не отражается. Тогда музыкант рассмотрел свои руки и ноги. Они были точь-в-точь такие же, как обычно, но полупрозрачные. Сквозь них он видел другие предметы, находящиеся в комнате. Он даже попробовал вернуться в свое физическое тело, но ничего не вышло. Тоннель, о котором он слыхал раньше, так и не появился, врат Дарий не увидел. Всё было как всегда, но с одним отличием: он видел всех, но никто не видел его.

Не зная, что делать дальше, Дарий просто следовал за своим телом. Организацией похорон занялся Дож. Рано утром пришли гробовщики и забрали тело, омыли, привели его в порядок и одели, а потом отвезли в строящийся амбар, в который уже принесли большое кресло. Тело усадили в него. С помощью специальных стоек зафиксировали голову и придали мертвецу позу живого человека, отдыхающего в кресле. Глаза Дария открыли, а веки приклеили так, чтобы они не закрывались. Последний штрих внёс Дож –

он завязал на шее Дария платок, чтобы прикрыть кольцо держателя, фиксировавшего шею, а также закрыть жуткую дыру в затылке.

После в амбар вошёл высокий тощий человек, с тщательно замотанной в шарф шеей. Вслед за ним внесли большой холст и чемоданчик.

– Я не буду работать в такой холод! – возмутился верзила, – Почему бы не отнести модель в более тёплое место?

– Сколько времени Вам необходимо, чтобы написать портрет моего друга в полный рост? – холодно спросил Дож.

– Хм… – художник нахмурился, – во весь рост! Такой смогу сделать за 3 дня.

– Боюсь, в тёплом месте за 3 дня с телом произойдут непоправимые изменения, – вкрадчиво заметил Дож, – Вы получите двойной гонорар, тёплую одежду, горячую еду, чай и кофе, если завершите портрет за 2 дня и в этом амбаре.

Художник задумался, но в ответ отрицательно покачал головой.

– Хорошо, три гонорара, – Дож повысил ставку, – я слышал Вы мастер своего дела.

– По рукам! – ответил живописец, – но с чаем пусть принесут бренди.

И работа закипела. Художник и впрямь оказался профессионалом. За сутки он позволил себе подремать от силы 3 часа, а в остальное время переносил образ Дария на огромный холст. Сам Дарий наблюдал за процессом, находясь за спиной мастера, замечая всё большее сходство человека на холсте с самим собой. Через 2 дня художником было выпито полтора литра бренди, однако портрет к назначенному сроку был готов.

– Поразительно похож! – отметил Дож, – Он словно живой.

Похороны были скромными. Дож по какой-то причине не хотел шумной церемонии. Среди пришедших Дарий заметил много незнакомых людей. В крематорий внесли портрет, поставив у изголовья гроба, Дож сказал несколько слов в честь безвременно ушедшего друга, а пожилой священник прочёл нужные слова. Гроб закрыли и отправили в печь. И тогда Дарий что-то почувствовал. Впервые за дни, проведённые вне тела, он испытал волнение. Пока у него была возможность видеть своё бездыханное тело, он оставался безразличен к происходящему. Но как только гроб отправили в огонь, Дарий почувствовал… страх! Он ощутил себя абсолютно голым и потерянным. Взгляд упал на портрет – вот он, привычный облик, так похожий на него при жизни. Лишь только эта мысль промелькнула в его сознании, мгновение – и Дарий оказался внутри рамы. Страх прошёл, музыкант испытал облегчение, будто обрёл новый дом.

Глава 3: Надежда

– А потом? – спросила Ева, – Как портрет оказался здесь?

– Его продали, – ответил Дарий, задумчиво наблюдая за языками пламени в камине.

– Кто? Дож?

– Нет, – призрак выглядел отрешённым, словно мыслями ещё был в прошлом, – Дож вскоре умер. Портрет получили его родственники, а они выставили холст на аукцион. Портрет часто перепродавали, перевозили, пока его не купил один человек. Тот, у которого ты купила этот дом. Так я оказался тут.

– А что случилось с Дожем?

Дарий молчал, словно не хотел вспоминать о друге. Свечи вдруг потухли и тут же снова зажглись. Ева оглянулась в поисках источника сквозняка, но, кажется, всё было закрыто. Тогда Дарий нарушил молчание:

– Он всегда любил выпить. Но после моей смерти стал пить ещё сильнее. Приблизительно через месяц с ним случилась трагедия: пьяным, Дож прилёг на софу и по привычке закурил сигару. Уснул с ней, но в какой-то момент выронил её и погиб в пожаре.

Ева охнула.

– После моих похорон портрет принесли в номер Дожа, – продолжал Дарий, – ох, и досталось хозяйке того отеля. Сначала туда постоянно приходили газетчики – взять интервью у Дожа, это ж какая сенсация! А потом этот пожар, в котором он и умер, – Дарий сел в кресло, откинувшись на спинку, – выпало им бед, конечно. Это не говоря уже о том, что они пережили, когда в их заведении застрелился я.

Ева молчала, поражённая рассказом. Ей сильно хотелось задать ещё один вопрос.

– А та девушка? Что с ней? – осторожно уточнила Ева.