Инсайт

Левицки Евгения

Капитан устроился в кресле напротив камина.

– Похоже, что будет гроза. – Заметил он, глядя в большое окно. – Небо над портом становится тёмным.

– Держи чай, как раз заварился. – Ева подала гостю самую большую чашку. – В море сегодня нельзя?

– Спасибо, милая! Можно, но придётся переждать, – он отхлебнул из чашки, – в такую погоду море неспокойное. Да ты не волнуйся! – Ободряюще улыбнулся моряк, заметив тревогу на лице девушки. – Мы быстро прибудем в Гланбери и сразу же найдём твоих родных.

С крыльца донёсся шум. Ева

вышла посмотреть: на ступеньках сидел Шут, придерживая руками собственную голову.

– Напился что ли?! – Фыркнула Ева.

Шут при виде девушки довольно улыбнулся и прищурился.

– Было дело… Дай воды, подруга.

– Зайди и возьми сам!

Ева скрылась в проёме, оставив дверь открытой.

– А у нас сегодня лютня! – Протяжно сообщил Шут, вплывая в холл и держась за стену. – У Сомбера новая песня. Моё почтение, капитан… – Шут изобразил поклон. – Ну, я пошёл!

Шут уселся прямо на пол там же, где стоял. Едва его голова опустилась на грудь, как он очнулся и окинул гостиную грустным взором.

– Знаете, что самое обидное в этом всём? – Певучим тихим голосом произнёс рыжеволосый. – Пьёт лишь один из нас, а страдают все остальные.

Сомбер поднялся с пола, достал лютню и сел на ковёр против камина. Тучи опустились совсем низко, и в доме стало темно. Стром разжёг камин, намереваясь пожарить в очаге хлеб, а Ева зажгла свечи. Стало тепло и уютно.

Сомбер настроил инструмент и стал наигрывать тихую нежную мелодию. За окном грянул ливень, барабаня каплями по карнизам и крыше. Ева любила музыку Сомбера. Все эмоции, переданные лютне, отражались на лице музыканта, и Еве казалось, что так звучит он сам. Трудно было понять, как один и тот же человек мог так по-разному выглядеть. Удивительно непохожими были мимика и движения каждого брата; такими же были их голоса. Братья словно были сделаны из разного теста, хотя имели не просто одинаковую внешность, но гораздо больше: одно тело на троих.

Звуки лютни отражались от высокого потолка и стен, возвращаясь протяжным эхом со всех сторон. Ева слушала чарующие мелодии Сомбера, но мысли её были не о музыке. Шут практически перестал с ней общаться именно тогда, когда ей показалось, что он тоже к ней не равнодушен. И теперь понимание того, что Килан предпочитает компанию других женщин вместо того, чтобы увидеть её – Еву, причиняло ей боль. Ревность и обида жгли грудь. Ева повернулась лицом к стене, на которой висело большое зеркало, и посмотрела на себя. Что с ней не так? На девушку глядело её отражение: большеглазое и бледное, с маленькой родинкой на правой щеке. Густые тёмно-рыжие волосы волнами падали на худые плечи, спрятанные под тонкий коричневый жилет на шнуровке, под которым была длинная светлая рубаха. Тёмно-коричневые штаны завершали почти мальчишеский образ девушки. Ева ненавидела платья, считая их неудобными и не достойными её внимания. Она настолько боялась показаться слабой, что была уверена, будто одежда, похожая на мужскую, делает её внушительней и серьёзней. Ещё больше

комплексов добавлял её маленький рост, который составлял чуть больше полутора метров. Из-за этого Ева носила обувь на толстой подошве, чтобы казаться чуть выше.

Шут любит портовых девиц с пышной грудью и глубоким декольте? Судя по тому, что говорит Стром – так оно и есть. Килан предпочитает простой доступ к женским прелестям и платья с лёгкостью его обеспечивают. Ева сердилась на Шута, но ещё больше она злилась сама на себя из-за того, что вообще размышляет обо всём этом. Она зажмурилась и сильно помотала головой, представляя, как мысли об этом развратнике вылетают из её головы раз и навсегда прямо через уши, ударяясь о стены, и разбиваясь о них с лёгким позвякиванием.

Сомбер запел, вырвав Еву из размышлений о Шуте. Пение лютниста было убаюкивающим, а голос мягким, тихим и струящимся, словно лесной ручей.

Граф Нобиус мечтал о детях много лет,

Но малышей, как ни хотел он, нет и нет.

Молил богов, чтоб дали те ему дитя.

Чрез 10 лет сдались они, и, графа, наградя,

За долгие упорные мольбы,

Ребёнком не одним, а сразу близнецами

С лицом одним, но с очень разными сердцами –

Нарочно были созданы творцами.

Тройняшки-близнецы, они хоть братья были,

Друг друга, вопреки родству, сызмальства не любили.

Всегда они между собой боролись,

Соревновались – Латус, Фортис, Сомнис.

Любимым сыном каждый стать стремился,

Но граф всех одинаково любил, детьми гордился.

Второй был меткий лучник, а певцом был младший.

Старшой же брат слыл воином отважным.

И братьям повезло не только в день один родиться,

Но угораздило в одну и ту же барышню влюбиться.

Ей нравились все трое, и они были упрямы:

Боролись меж собой за сердце милой дамы.

Турниры посвящал прекрасной леди Латус

И, побеждая в них, поддерживал свой статус.

Охотник Фортис одарял избранницу мехами,

Катал на лошадях, дарил цветы и говорил стихами.

Ей Сомнис посвящал баллады и сонеты,

Гуляя под луной, показывал планеты.

Не в силах выбрать одного, красавица решила,

Что выйдет замуж за кого – пускай решает сила.

Спор разразился между ними, а после – поединок.

Багряным вмиг искристый снег стал под подошвами ботинок…

Кружилось воронье, среди летящих вниз, снежинок,

Что превращались в сотни алых льдинок.

Пал первым Сомнис, Фортис следом и Латус, севший на коня,

Погнал к красавице с ответом: «Теперь ты выйдешь за меня!».

В пылу разборки с братом средним, он не заметил одного:

Дыры в боку от шпаги Форти, что ранил брата своего.

Средь роз густых стояли двое: она и новый кавалер,