Инсбрукская волчица. Том первый
Шрифт:
– - Видали?
– - обратился он к моей маме.
– - Чуть было не засудили нас!
Кажется, этот человек не только кичлив, но и заносчив до безобразия. Разумеется, не все были согласны с тем, что стоит зачислять Милу Гранчар в гимназию -- она явно недалёкого ума, весь класс будет тянуть назад. Все эти споры её надменный отец слушает с самодовольной ухмылкой, мол знай наших. Похоже, дочка его не очень-то заботит, раз у неё так всё запущено. Сама Мила при этом была довольно стеснительна и с остальными детьми немногословна. Полная противоположность отцу. При этом когда Мила отвечала, в коридоре не стихал смех. Девчонки строили рожи, изображали мычание, коверкали язык, изображая её акцент. Нет, я конечно всё понимаю, но так зло насмехаться -- это уж чересчур. Знания-то
Тут, наконец, дошла очередь и до меня. Я к тому моменту чувствовала, что перегораю, потому когда услышала свою фамилию, даже несколько приободрилась и на все вопросы ответила легко. Все, кто был за мной, как мне показалось, были хороши, во всяком случае, не мямлили и не несли всякую чушь, как Мила Гранчар. Кажется, у нас в классе с самого первого дня появился явный аутсайдер.
Вечером, накануне первого дня в школе, я стояла в гостиной нарядная, ну прямо рождественская ёлка! На мне коричневое форменное платье, сшитое "на вырост" и, как и полагается, передник. Платье выполнено в строгом гимназическом стиле, а форменный передник - с прямым нагрудником. Я выгляжу чересчур официально, даже тускло. Я чувствую себя, однако, как деревянная -- не привыкла ещё к форменным нарядам. Ну ладно, со временем пройдёт, и это платье станет для меня столь же привычным, как и повседневная одежда.
Вокруг меня настоящая возня -- собрались и родители, и родственники, и даже соседи пришли полюбоваться на меня и поздравить семью Зигель с таким важным в их жизни днём -- их единственная дочь отныне -- гимназистка. Родители были безмерно счастливы, узнав, что я прошла. Папа долго говорил мне о том, что у меня в жизни начался самый ответственный период, что саму учёбу я запомню надолго, и уже потом, во взрослом возрасте, вспоминать школьные будни с ностальгией.
Пожалуй, прав он был только в одном: свои школьные годы я действительно запомнила надолго. Как, наверное, и те из тридцати двух учениц, что дожили до дня выпуска.
Завтра мой первый день в гимназии. Мучительные приготовления наконец-то завершены, как и вступительные испытания. На них-то я и познакомилась с будущими одноклассницами. С одной стороны, я радовалась тому, что попаду в новое место, а там и новые приключения, новые друзья... С другой, мне уже успела опротиветь школьная форма -- в ней я, как деревянная. Но придётся её носить следующие восемь лет.
– - Спать!
– - командует мама.
– - Мамочка, ну пожалуйста...
– - пытаюсь протестовать я, но мама резко обрывает меня:
– - Ничего не "мамочка"! Спать, кому сказала!
– - Но ведь сейчас только восемь... Я всегда в половине десятого ложусь!
– - я всё ещё не теряю надежды выцыганить у мамы ещё час времени.
– - Тебе надо хорошенько выспаться!
– - с необычайной твёрдостью ответила мама, вообразив себя эдаким генералом в юбке.
– - Иначе проспишь и опоздаешь на уроки! В первый-то день... Ты же не хочешь испортить всё?
Мама привела достаточно весомый довод, и мне пришлось, хотя и с большой неохотой, подчиниться. Спорить с мамой сейчас бесполезно.
– - Все равно не засну...
– - буркнула я, улёгшись на кровать.
– - Хватит ворчать, как старая карга, -- отвечает мама и, потушив свет, удаляется из комнаты.
Я так и осталась лежать в постели с одной единственной мыслью: "не хочу спать". Завтра я пойду учиться, а волнуется из-за этого весь дом. И не только родители, но и наши многочисленные знакомые, родственники. Даже дядя с тётей неожиданно нагрянули из Граца. Тётя Амалия при этом сюсюкала со мной, как с маленькой:
– - Ух ты, какая уже большая стала!
– - приговаривала она.
– - А я тебя ещё вот такой крошкой помню. Время летит...
Почему-то эти манеры дам средних лет потрепать подросших детей за щёчку, посюсюкать с ними, как с дураками, вызывает у меня отвращение. Ну что это за птичий язык, а?
Дверь в гостиную приоткрыта и я могу видеть, что там происходит.
– - Зепп, хватит метаться туда-сюда, -- говорит мама, отвлекаясь на минуту.
– - Ребёнок и без того волнуется.
Её говор отличается от местного -- в Тироле большинство говорит с южнобаварским акцентом, мама же выросла в Штирии, оттого и говор у неё отличается от того, что я привыкла слышать в Инсбруке и окрестностях.
– - Так, а что, каждый день единственная дочь поступает в гимназию?
– - парировал отец.
– - Но зачем на ушах стоять посреди ночи? Ты себя-то вспомни.
– - Со мной вообще другая история была. Мне пришлось из родного дома уехать...
– - он сделал паузу и продолжил: -- Хотя о покойниках и не принято плохо говорить, но отец (царство ему небесное) был упрям, как ишак. Он хотел, чтобы я в кадетский корпус пошёл. Надеялся, что я смогу достичь того, чего он не смог. Так и говорил, мол дослужишься до генерала, останешься на хлебном месте. Причём настаивал, чтобы я непременно уезжал в Мюнхен, дескать в Австрии тебя научат только шаг чеканить, да погоны полировать, а вот служить великой Германии -- честь для любого. Кайзера уже вся Европа боится, мы французов разбили наголову, теперь и англичанам покажем, где раки зимуют. Всё мечтал, как бы Бисмарк союз с русскими заключил, тогда-то и "сломали бы хребет Англии". А я ни в какую, я мечтал учиться светским наукам. Тут-то он просто в ярость пришёл. Кричит: "Позор! Я для кого столько лет из грязи в князи выбирался?! Да если бы не я, ты бы батрачил за сухую корку у какого-нибудь богатея с утра до ночи! Вырастил на свою голову... Разбаловал..." В общем, ты поняла суть. Я потом и вовсе из дома ушёл. Несколько лет ни слухом, ни духом, только уже потом, как я здесь осел, узнал, что мать померла. Ну, мы после похорон вроде и помирились, но всё равно он потом припоминал мне часто, мол, я предал дело всей его жизни. "Эх ты, Зепп, вырастил на свою голову... Чего ты добился? Кем ты стал? Спутался ещё с кем... Твоя Кати тебя просто утянет на самое дно" -- так и говорил. Хорошо хоть после рождения Анны стал меньше бурчать. Так что со мной совершенно другая история была. Если б не мать, я бы и не смог учиться тому, чему хотел.
Я всё это время лежала в постели, не подавая голоса, всё слушала папин рассказ. Я и не знала, что у них с дедушкой были такие сложные отношения. Он до конца жизни так и не смог принять выбор сына, ведь он был верен своему делу, и мечтал о том, что его сын непременно продолжит его дело и попадёт на скрижали истории, в очередной раз прославив мощь немецкого оружия и заставив всю Европу трепетать перед кайзером. Он, своими глазами видевший расцвет немецкого государства, как возродилась империя, непременно желал своему сыну того, что считал своим личным идеалом. Жаль, что они так и не поняли друг друга до конца. Может, я бы помогла им найти общий язык, всё-таки в моём присутствии они старались не запускать дротики друг в друга, обмениваясь любезностями, и как ни крути, дедушка меня любил все душой и ждал каждого моего приезда с нетерпением. Для него я была спасением от одиночества. Теперь уже слишком поздно...
– - Пап, а можно один вопрос?
– - я чувствую, как меня разморило, видимо настолько сильно я увлеклась папиным рассказом, что вот-вот засну.
– - Какие вопросы? Спи давай, -- отвечает отец.
– - Только один, папа, и я засну!
– - умоляюще протягиваю я.
– - Ладно, - смягчается он.
– Один вопрос и спать.
– - Пап, а ты хорошо учился?
– - Конечно, -- не задумываясь ответил он.
– - С золотой медалью окончил. Вот, сам-то из грязи в князи вылез. То был просто крестьянином, а в университет попал. Мне товарищи подыскали съёмный угол в Вене, студенту большего и не надо -- койка, да стол, главное, чтоб было где трапезничать и делать домашние задания. А уж остальное -- поправится. Если что, друзья могут выручить... Так, хватит уже, -- папа вдруг спохватился, что мне вообще-то надо уже спать.
– - Спи давай, пора, а то опоздаешь ещё в самом деле...