Инспектор и бабочка
Шрифт:
Засранец сказал, что мог бы опознать визитера. Но для этого нужна очная ставка. Попробуй затащи на нее немытое отродье!.. Но даже если удастся приволочь мальчишку… Вдруг окажется, что Исмаэль не имеет никакого отношения к таинственному черному незнакомцу? Как он, Икер Субисаррета, будет выглядеть в глазах подающего большие надежды саксофониста?
А в глазах его русской подруги?
Именно этот факт напрягает больше всего.
А еще то, что инспектор никак не может обнаружить на стоянке своего собственного «сеата». А ведь он хорошо помнит, что поставил машину рядом с большим
«форд-Thunderbird»!
Машина Виктора Варади, единственная в своем роде. Колымага, развалюха, – каких еще эпитетов удостаивался «Thunderbird»? Какими бы они ни были – отсюда, с высоты четвертого этажа, «форд» смотрится неплохо. Вытянутый сигарообразный корпус являет собой образец элегантности: будь он поновее, в нем не стыдно было бы прокатить даже красотку с фотографии.
Но «форд» совсем не нов, да и выглядит тускловато. Аингеру утверждал, что «форд» – красного цвета, но он не красный. А… какой?
Темный. Просто темный. Все в этом «форде» представляет собой симбиоз темных и светлых тонов, как если бы Субисаррета смотрел старое черно-белое кино.
Но Субисаррета не любит черно-белое кино, цвет – куда приятнее. Взять к примеру агрессивную морду американского грузовика…
Вот черт.
Еще несколько секунд назад она была ярко-красной, но теперь цвет ушел и из нее. То же произошло со всеми остальными машинами, с отелем, с самим ландшафтом. Когда Субисаррета поднимался сюда, было позднее, наполненное солнцем утро. Теперь же определить в точности, какое время суток на дворе, – невозможно.
Черно-белое, вот какое.
Дьявольщина.
Икер потер глаза, затем несколько раз надавил пальцами на глазные яблоки и снова уставился в окно: картинка не изменилась. Та же монохромная срань с «фордом» в эпицентре. Наверное, все дело в грязных оконных стеклах. Свет преломляется в них как-то по-особенному, вот и возникает эффект черно-белого кино.
Так Икер и будет думать. Во всяком случае – пока.
Инспектор вынул из кармана пиджака мобильник и набрал Микеля. Гудки пошли не сразу, им предшествовало легкое потрескивание, а сам голос Микеля прозвучал как из бочки. Как если бы он находился за тысячи километров, где-нибудь в Бенине.
– Шеф?
– Нет, папа римский, – проворчал Субисаррета. – Вот что. Ты должен приехать в Ирун.
– Когда?
– Прямо сейчас.
– А Бенин?
– Бенином займешься позже.
– И что мне делать в Ируне?
– Найдешь пустырь в цыганском квартале, – там сейчас стоянка дальнобойщиков и мотель, он называется D.O.A.
– Как?
– Доа.
– Что-то я не припомню в Ируне цыганского квартала… – голос Микеля прерывается помехами и звучит все тише, перемещаясь из Бенина прямиком в Камбоджу. – Но если вы утверждаете…
– Я как раз здесь нахожусь. Но тебе нужна стоянка дальнобойщиков.
– И что мне может там понадобиться?
– Найдешь старый «форд-Thunderbird»
– Запомнил.
– Осмотришь его, ну и вообще… Понаблюдаешь за окрестностями.
– Мне дождаться вас?
– Да. Через сколько ты можешь быть в Ируне?
– Если не будет пробок на выезде…
– Пробок сейчас нет.
– Тогда через полчаса.
– Отлично. И поторопись.
– Уже стартую, шеф.
На кого-кого, а на норную собаку Микеля можно положиться. Ему все еще нравятся игры во всемогущих полицейских; звезд с неба он не хватает, и с воображением у него туго, но Икеру как раз и нужен сейчас простодушный, ничем не замутненный взгляд со стороны. Под этим взглядом «форд» (как надеется Субисаррета) снова станет обычным автомобилем, а не машиной времени, переносящей в старый кинотеатр, где идут черно-белые фильмы.
Дались же ему эти черно-белые фильмы!
Красотка с фотографии на холодильнике кажется выписанной прямиком оттуда, то же можно сказать о виде из окна: за то время, что инспектор разговаривал с Микелем, ничего не изменилось, напротив: сумерки сгущаются. Грузовики на стоянке едва видны, зато название мотельчика, прохладно сияющее неоном, так и лезет в глаза.
D.O.A. – что же все-таки это означает?
Нужно перестать пялиться в окно. И переключиться, наконец, на крысиную нору.
Старый диван с неубранной постелью не первой свежести. Письменный стол справа от него, кресло, заваленное тряпьем, – слева, оно занимает промежуточное положение между диваном и окном. Над креслом висят на гвоздях несколько вешалок с одеждой: рубашки светлых тонов и темный старомодный костюм (под стать шляпе, которая красуется теперь на голове Икера). Гардероб Виктора Варади выглядит убого, что совсем неудивительно: все деньги он откладывает на учебу. И еще – на книги, ими забиты грубо сколоченные полки.
Красотку с фотографии зовут Рита Хейворт.
Субисаррета никогда бы не узнал этого, если бы не наткнулся взглядом на плакат, висящий над диваном, он в точности повторяет снимок.
«GILDA» —
написано на плакате, очевидно, так назывался фильм с участием Риты Хейворт. «Rita has never been sexier» [12] , утверждает ремарка под названием.
Все может быть.
То, что не вызывает никаких сомнений: Рита Хейворт (киношная Гилда, или Джильда, или как там ее?) – главная женщина в жизни Виктора Варади. Десятки Рит (и когда они только успели выползти из темноты?) окружают инспектора: они заткнуты за стекла книжных полок, оккупировали письменный стол. Целый веер открыток с Ритами прикноплен к стене у изголовья кровати. Лицо Риты – последнее, что видит Виктор, прежде чем заснуть. Лицо Риты – первое, что видит Виктор, просыпаясь.
12
Рита никогда не была сексуальнее (англ.).