Инспектор и бабочка
Шрифт:
– Я не сказал – маленькая. Я сказал – соответствующая, – поправил Икера старик. – Каждая вещь здесь имеет ровно ту цену, которую заслуживает.
– Ну, да. А что у вас можно купить… К примеру, за семьдесят пять евро?
– К примеру, этот американский патефон, «Коламбиа Графанола», – Шон любовно похлопал по патефонной крышке. – Почти даром, учитывая, что он в отличном состоянии. В комплекте идет набор иголок и две пластинки. Вот ваш кофе, а я пока запущу патефон, чтобы вы услышали, как он звучит.
– Вообще-то,
– Но музыке это не должно помешать, верно?
После того как Икер получил на руки маленькую кофейную чашку, старик занялся «Коламбиа Графанолой»: через полминуты послышалось шипение и легкое потрескивание, затем зазвучали первые такты чуть расслабленного блюза. А потом возник и голос – не очень сильный, но нежный и чувственный. Певица – не черная, неожиданно подумал Субисаррета, у черных совсем другие голоса, более глубокие, более страстные; страсть и чувственность – совсем не одно и то же. А этот голос был еще и прохладным и согревающим одновременно. Если бы… Если бы Дарлинг вдруг вздумала напеть Субисаррете – на яхте или где-нибудь в другом, более подходящем случаю месте, – ее голос звучал бы примерно так же.
Ложась спать, вы хотите лишь одного – чтобы случилось это утро.
Но даже сотня выкуренных сигарет не спешит его приблизить.
А дьявольский дождь все стучит и стучит в ваше окно.
Все так и есть. Дьявольский дождь в окне – совсем недавняя история, не слишком приятная история; рассвета Икер так и не дождался, его единственное отличие от лирического героя, по которому томится нежный голос, – отсутствие сигарет.
– «Блю пасифик блюз», – заявил старик. – Моя любимая песня. Вижу, она вам тоже понравилась. Трогательная, не правда ли?
– Кто ее поет?
– Рита Хейворт, американская актриса. Вряд ли вы ее помните. А фильм назывался «Мисс Сэди Томпсон», там Рита была чудо как хороша.
– А еще один ее фильм назывался «Гилда», – Икер прикрыл глаза. – И Рита никогда не была сексуальнее.
– Rita has never been sexier, – следом за инспектором повторил старик по-английски. – Значит, вы тоже поклонник Риты?
– В некотором смысле… да.
– Удивительно. Я думал, у современных молодых людей совсем другие кинопредпочтения. Но истинная красота не стареет и не пропадает втуне, это не только приятно, но и правильно. Если бы вы заходили почаще, мы могли бы организовать клуб поклонников Риты.
– Два человека для клуба маловато, вы не находите?
– Два плюс один, – снова улыбнулся старик. – Ко мне иногда заглядывает один милый юноша, и он не просто поклонник Риты. Самый настоящий фанат.
Фотография Риты на холодильнике, плакат с Ритой на стене; Рита, воплощенная
– Кажется, я знаю, о ком вы говорите, – сказал Субисаррета. – Этого милого юношу зовут Виктор, не так ли? Виктор Варади.
– Виктор, – старик нисколько не удивился. – Все верно. Значит, вы знакомы с Виктором?
– В некотором смысле… да. Мы иногда пьем пиво в спортбаре.
– Странно. Мне казалось, у Виктора нет друзей.
– Пить пиво в спортбаре и быть друзьями – не совсем одно и то же. Мы, скорее, приятели.
– Мне казалось, Виктор очень одинок. Только Рита скрашивает его жизнь, печально, не правда ли?
– Не только Рита, но и вы, как я полагаю…
– Он бывает здесь нечасто. Иногда я не вижу его месяцами.
– По-моему, он был здесь совсем недавно…
– Вы совсем не пьете свой кофе, Икер.
Не допустил ли Субисаррета ошибку, начав прощупывать старика? Не проще ли было вывалить на прилавок бумажку, найденную в любвеобильном Иисусе, подкрепив ее полицейским удостоверением? Пока ничего страшного или непоправимого не произошло, и поведение улыбчивого Шона не изменилось, разве что в глазах появилась настороженность.
– Я пью. Спасибо, очень вкусно, – Икер нисколько не покривил душой, кофе и вправду хорош. Неожиданно хорош для старой электрической плитки и закопченного поддона с песком.
– Все дело в кофейном зерне. Один мой старинный друг иногда присылает мне отменные сорта. Тот самый, с которым мы когда-то выиграли регату. Я не видел его тридцать семь лет, но дружбе это не мешает. А вот Виктор не очень любит кофе.
– Он любит мармеладки.
– Точно. И Риту. Когда-то он купил у меня плакат с Гилдой. С этого все и началось.
– Что – «все»?
– Его визиты. Я люблю, когда он приходит. Ведь что нужно старику? Немного погреться в лучах молодости, и жизнь снова приобретает запах и цвет.
Пыли в воздухе нисколько не поубавилось, затхлостью и тлением тянет отовсюду, но, странное дело, Икер чувствует себя намного лучше, чем в тот момент, когда переступил порог «Синдбада-Морехода». Не будь в его кармане проклятой бумажки, он бы с удовольствием поговорил со стариком о самых разных вещах: о королевской регате, о Рите Хейворт и ее голосе – прохладном и согревающем одновременно; о кофейных зернах, о его друге, которого старик не видел тридцать семь лет. Два года без Альваро – ничто по сравнению с тридцатью семью. Но друг Шона жив, а Альваро – мертв, и он никогда больше не пришлет Икеру ни рисунка, ни кофейного зерна.