Инспектор милиции
Шрифт:
— Жарко спать. Все смотрю в окошко и смотрю. Не верится, что мы уже едем…
— Есть хочешь?
— Ни капельки.— Она показала глазами на графинчик.— Приобщились?
— А как же! Посошок на дорогу. Пива выпьешь? — Игорь взялся за бутылку.
— Налей немного. Что-то ты трезвый, я смотрю. Правда, Дмитрий Александрович немного раскраснелся.
— Всего по сто пятьдесят,— сказал я.— Но голова уже кругом…
Оля засмеялась.
— С такой-то дозы? Не поверю.
— Честное слово! Я ведь непривычный.
— Ну все равно,
— Дело в привычке. Как себя человек натренирует,— засмеялся Игорь.— Какой-нибудь мужичок с ноготок выпьет бочку, и ничего. А другой верзила со ста граммов пьянеет.
— Медициной установлено, что отравляющее действие алкоголя прямо пропорционально весу человека. Если сразу выпить столько, что на килограмм веса придется грамм спирта, человек может умереть…
— Заинька, какой дурак будет пить залпом столько водки! Пьют же постепенно.
— Это и спасает…— подхватила Оля.
— Вот именно. Но мы ведь говорили о степени опьянения, а она зависит от индивидуальности.
— И все равно, медицина считает, что опьянение также зависит и от веса пьющего.
— Она ошибается,— мягко возразил Юрлов.
— Медицина никогда не ошибается!
— Эраре гуманум эст, Человеку свойственно ошибаться. А врачи — люди.
— Не будем брать частные случаи. Речь идет о науке,— повысила голос Оля.
Назревала размолвка. Чтобы примирить супругов, я сказал:
— В жизни встречается столько отклонений, что все их трудно предвидеть.
— Патология, конечно, бывает. Медики такими случаями тоже занимаются. Но подавляющая масса людей нормальна…
— Может быть, наоборот? — поддразнивал ее Игорь.— Патология — нормальна, а нормальность — патологична?
— Ты, как всегда, хочешь быть оригинальным.
С одной стороны, меня забавлял их спор. Если раньше представлялось, что семейная жизнь Игоря была чем-то необыкновенным в силу его положения, то сейчас я видел, что они простая супружеская пара, со своими неурядицами, соперничеством. Это делало их отношения понятными и человеческими. Но, с другой стороны, я опасался, как бы их перепалка не перешла в ссору. Не хотелось, чтобы наша первая и, может быть, последняя откровенная беседа закончилась плохо.
— Ребята, бог с ней. Оставим медицину в покое,— предложил я.
— Оставим,— с удовольствием согласился Игорь.
— Тем более, ты в ней мало смыслишь, — торжествующе закончила Оля.
— Не спорю.
— И спорить нечего.— Оля всем видом показывала, что победа осталась за ней.— Игорь вот всегда возмущался,— обратилась она ко мне,— что жена парторга Павла Кузьмича, здоровая женщина, ничего дома не делает. Они были нашими соседями. А я говорю, значит, у нее что-то не в порядке. Нам ведь, врачам, виднее. Поговорила я с ней. Маланья Яковлевна призналась, что в последнее время ей действительно все труднее что-нибудь делать. Я посоветовала прийти в амбулаторию, И что вы думаете — щитовидная железа. Ей,
— Признаться, я думал так же, как Игорь,— сознался я.— Оказывается, по внешности судить нельзя. Взять еще, например, Лохова. Крепыш, каких мало. А у человека одно легкое и туберкулез…
Лопатина округлила глаза:
— Это муж Клавки-продавщицы?
— Он.
— Кто вам сказал, что у него одно легкое?
— Сам и сказал. У него справка есть. Инвалид второй группы…
Оля пожала плечами:
— Глупость какая-то. Я его слушала. Легкие как у быка. Без одного легкого сразу узнать можно.
— А рентгеном проверяли?
— Он не обращался,— сказала Оля.
Я задумался. Действительно, какая-то неувязка. И если у него туберкулез, то как же его жене разрешают работать в продовольственном магазине?
— Он разве не состоял у вас на учете?
— Конечно, нет.
— Может быть, в районе, в тубдиспансере? — допытывался я.
— Что вы, мы таких больных знаем наперечет. Они на особом учете. Их обязательно посылают в закрытый санаторий, регулярно обследуют. Кроме всего прочего, они опасны для окружающих.
— Постойте, а когда вы его слушали? Он сам к вам в амбулаторию пришел?
— Нет. Случайно получилось. Он как-то чинил крышу и сорвался. Как голова цела осталась, не представляю. Верно, здоров, как бугай. Клавка прибежала ко мне, кричит: Тихон разбился. Я помню, успела схватить чемоданчик и бегом к ней. Тихон действительно сидит у хаты в полусознании. Клавдия его водой окатила. Я первым делом сердце прослушала, легкие. Дала понюхать нашатыря. Уложила в постель и сказала, чтобы пришел на рентген. Может, трещинка какая. Он так и не пришел. Я решила, что обошлось. Здоровый он, ничего не скажешь. Другой бы богу душу отдал…
— А легкие?
— Я же говорю — здоровее не бывает.
Хмель у меня из головы улетучился вмиг. Я вспомнил Лохова, его здоровые лапищи с короткими пальцами, походку носками внутрь. Меня самого тогда поразило, что у такого человека может быть всего одно легкое, да и то гнилое. Да, тут что-то не то. Паспорт я не смотрел. Поверил на слово. Положился на сычевскую проверку. Теперь мне подумалось, что Клава была чересчур уж приветлива. Неспроста.
Неужели Лохов — это… На фотороботе у преступника была борода. Бороду, правда, легко сбрить.
Надо срочно позвонить Борьке Михайлову.
Игорь и Оля с удивлением наблюдали за мной. Я попытался рассмеяться как можно беспечнее.
— А бог с ним, с Лоховым! Что вам теперь? О Бахмачеевской и думать забудете, наверное.
— Э, нет.— Игорь обнял жену за плечи.— Бахмачеевская — это великая станица. Она соединила нас с Оленькой… Что и говорить, перевернула всю жизнь. Верно, лапушка?— Игорь лбом потерся о ее волосы.
— Отец Леонтий, люди же смотрят,— шутливо отстранилась она.