Институт экстремальных проблем
Шрифт:
— Спасибо, пока в этом нет необходимости, — Ирина не стала выслушивать его излияния и закрыла дверь в свою квартиру.
По дороге к тому, что осталось от «Атланта», Денис сказал Сергею:
— Серега, я завидую тебе белой завистью – Ирина просто чудо, поражаюсь, как ты сразу это разглядел, пока другие от нее шарахались.
Томский молча улыбнулся в ответ, но вид у него был не просто довольный, а влюбленно-счастливый.
— Твой способ знакомиться оказался вполне успешным, — рассмеялся Сашка. — Обязательно попробую при первом же удобном случае.
— А как же Светлана? —
— Со Светланой мы друзья. В наших отношениях никогда ничего другого не было, — категорически заявил Сашка. — Она любит Вадима, а он ее. Я это не сразу понял, если быть точным – только в субботу.
Антон все это время молчал, какие-то невеселые мысли одолевали его. Когда спасатели подошли к месту работ, его вдруг прорвало:
— Сергей, я тоже тебе завидую, но по другому поводу. Случись что с тобой, у тебя сын останется, а мы с Юлькой все откладывали это дело…
— Скажи спасибо, что Ирина тебя сейчас не слышала, — Томский обнял его за плечи. — Она бы тебе голову за такие слова оторвала. Не кисни, — он употребил одно из любимых выражений Устюговой, — у нас столько работы впереди, нельзя нам расслабляться.
Около развалин их встретили ребята из групп Марата и Артура, которых в свою очередь отправили отдыхать. Кузьмин, не дожидаясь Черепанова, договорился с гостиницей, расположенной неподалеку, и там выделили несколько комнат для отдыха занятых на спасательных работах и обещали организовать питание.
— Ого, этих только со склада доставили, с полки сняли!
— Еще следы упаковки и этикетки остались!
Как ни устали ребята, они не могли не обратить внимание на свежий вид первой группы. Сам Марат, еле державшийся на ногах, но отказавшийся от отдыха, сразу определил для них участок работы:
— Давайте все на пристрой. Там, кроме вашего Ильи, девушек и охранника из аквапарка, еще нескольких человек завалило – четверо вместе с нашим Данилой, все живы, тяжелых травм нет, но при минусовой температуре они долго не продержатся.
Кузьмина шатнуло, Сергей подхватил его, не дав упасть, и усадил на обломок бетонного блока. К ним тут же кинулся кто-то из медиков.
— Пустяки, все в норме, — Марат отказался было от помощи, но врач, не спрашивая, поставил ему какой-то укол.
— Тебе тоже нужно отдохнуть.
Сашка вспомнил наставления Светланы и начал массировать Марату точку над переносицей, одновременно придерживая другой рукой его затылок. Массаж совместно с инъекцией оказали быстрое действие, и Кузьмин глянул на Меньшикова прояснившимися глазами.
— Кронидыч будет к восьми, — он тяжело встал. — Пока я за него, отдыхать мне некогда.
— Если десять минут посидишь в машине, мир не рухнет. — Сергей повел его к уцелевшему «Уралу», налил из термоса кофе и раскрыл пакет с бутербродами. — Сейчас еще ребят Артема позову, пусть тоже передохнут и перекусят.
Томский говорил негромко и очень спокойно, но в голосе была такая уверенность, что у Марата не возникло никакого желания спорить с ним. Кузьмин только кивнул головой, принимая кружку с дымящимся кофе, и коротко спросил:
— Ирина?
— Ирина, — так же коротко ответил Сергей и, не сдержавшись,
Вернулся из дома Середкин. Людмила тоже нагрузила ему целую сумку еды. Она шла с ним до самой линии оцепления, а потом осталась стоять около милицейской машины, глядя мужу вслед и временами всхлипывая.
— У вас там кто-то пострадал? — К ней подошел сержант в перепачканной бетонной пылью форме. — Списки раненых вывесили на автобусной остановке, — он показал на чудом уцелевший стеклянный павильон, — и на доске объявлений у школы. Там написано, кто в какой больнице.
— У меня муж там. Он спасатель, — сквозь слезы объяснила Людмила.
— С ним все в порядке?
Середкина кивнула.
— Так и не стойте, женщина, здесь, идите домой, — попробовал прогнать ее сержант, но Людмила не тронулась с места и начала рыдать.
— Я всегда его ругала… И вчера перед дежурством тоже… Сказала, что разведусь… У него друг чуть не погиб… А если он тоже… — Людмила ревела все громче и, не вытирая слез, каялась перед сержантом и подошедшим к нему напарником. — А я, дура, всегда его ругала, всегда говорила, что мало зарабатывает, что неудачник… Говорила, что ненавижу…
Милиционеры переглянулись и, видя нарастающую истерику, вызвали по рации медиков, которые увели Людмилу в школу, где пострадавшим и их родственникам оказывали первую помощь врачи и психологи.
Илья включал фонарь на несколько секунд, только когда тишину их подземелья нарушали какие-нибудь звуки. Он понял из разговоров с ребятами, что под завалом придется пробыть не день и не два, и экономил еле живую батарею. Точно так же он экономил заряд в обоих телефонах, чтобы окончательно не утратить связь с поверхностью, потому что рация давно перестала работать. Егор и девушки спали с того момента, как Илья их усыпил, и не ощущали холода, а сам спасатель, хоть и пытался применить Светины рекомендации, мерз все сильнее. Он много часов просидел в полудреме, потом решил еще раз обследовать все закоулки. Найти кого-то он не рассчитывал, но сидеть неподвижно и ждать, пока до них доберутся, не мог.
Обломки, завалившие коридоры, постепенно смещались под действием собственной тяжести, и Илья обнаружил, что уже не сможет пробраться в помещение склада. «Хорошо, что мы оттуда ушли», — он вспомнил, как долго пришлось уговаривать Галю с Наташей, которые хотели остаться там в расчете на то, что через шахту лифта спасателям будет проще добраться до них. На девушек подействовали только слова Наили, которая вспомнила об охраннике. «Какая она добрая!» – на него будто повеяло теплом среди промозглой сырости подвала, когда он вспомнил милые глаза и улыбку и подумал, что никогда не встречал такой славной девушки. Наиля была не просто красива, ее лицо было наполнено светом поразительной добросердечности. Она ухаживала за Егором как за родным братом, ласково улыбалась ему, успокаивала, когда он начинал корчиться от невыносимой боли – обезболивающие препараты у Ильи уже давно закончились. Девушки из магазина в такие минуты боялись подходить к охраннику, хотя он обессилел настолько, что не мог даже пошевелить рукой.